|
"Но по этому поводу многое, и притом мистического значения, может быть сказано; придерживаясь такового, выходит: "чтобы учение о вхождении душ в тела (но не переселение из одного тела в другое) не было выставлено перед простым непосвященным пониманием, и то, что свято, не было отдаваемо псам и жемчуг не был бросаем перед свиньями. Ибо такой образ действия был бы грешен, соответствовал предательству сокровенных признаний Божественной Мудрости... Будет достаточно, если представить в стиле исторического повествования то, что долженствует дать сокровенное значение в облачении истории, дабы имеющие способность на то, могли добиться сами всего, что относится к данному предмету"*43. Он излагает затем более подробно историю Вавилонской Башни и говорит: "Теперь же имеющий на то способность да поймет, что в том, что принимает внешний вид истории и содержит в себе нечто буквально верное, содержится кроме того и более глубокое значение..."*44 Доказывая, что "Господь" более могуществен, чем остальные Духи, правящие различными частями земли, и что Он в наказание послал свой народ, чтобы он жил под владычеством иных Сил, а впоследствии взял его обратно вместе с другими вошедшими в его состав народностями, Ориген делает такое заключение: "Как мы уже сказали, эти замечания делаются нами с скрытым намерением, чтобы указать на ошибки тех, которые утверждают..."*45 то же, что Цельсий. Отметив, что цель Христианства в том, чтобы мы стали мудрыми*46, Ориген продолжает: "Если вы подойдете к книгам, написанным после Иисуса, вы найдете, что все то множество верующих, которые внимают притчам, находятся как бы "вне", и достойны лишь внешних учений, тогда как ученики узнают отдельно от других объяснение притч. Ибо отдельно Своим собственным ученикам Иисус открывал все, считая выше толпы тех, кто желал знать Его мудрость. И Он обещал тем, кто верит в Него, послать таковым мудрых людей и книжников... И Павел также в списке Charismata, пожалованным Богом, поместил сперва "Слово мудрости", а затем уже, как второстепенное, "слово знания", и уже в третьих, еще ниже, "веру". И потому, что он считает "Слово" выше, чем чудодейственные силы, он помещает "сотворение чудес" и "дары исцеления" ниже, чем дары Слова"*47. Евангелие, несомненно, помогает и невежественному, "но оно не помеха к познанию Бога, В помощь, ведет к образованности, изучению наилучших понятий и достижению мудрости"*48. Что касается неразвитых людей, "я стараюсь улучшить и таковых в меру моей способности, хотя я и не желал бы строить христианскую общину из таких материалов. Ибо я предпочитаю искать более сведущих и проницательных, так как они способны понимать значение суровых изречений"*49. Здесь перед нами ясно выражена древняя христианская мысль, вполне совпадающая с соображениями, высказанными в первой главе этой книги. В христианстве есть место и для невежественных, но оно назначено не только для них и обладает глубинными учениями для "сведущих и проницательных". Для этих последних Ориген и старается доказать, что еврейские и христианские Писания имеют тайный смысл, скрытый под историческим изложением, видимое значение которого отталкивает их как нелепое, вроде истории змея и древа жизни, и "другие утверждения, которые следуют и которые сами по себе могут привести чистосердечного читателя к пониманию, что все эти вещи имеют соответственный аллегорический смысл"*50. Многие главы посвящены этим аллегорическим и мистическим значениям, скрытым под словами Старого и Нового Заветов, и он доказывает, что Моисей, подобно Египтянам, давал истории с сокровенным смыслом*51. "Тот, кто относится чистосердечно к историям" — в этом для Оригена основа верных толкований -"и желает, чтобы они не вводили его в обман, тот должен упражнять свое разумение в том, какие утверждения можно принять и какие следует понимать иносказательно, стараясь проникнуть в значение, придаваемое авторами таких выдумок; и каким утверждениям не следует доверять, как написанным для удовлетворения некоторых читателей. И мы говорим об этом в виде предупреждения относительно всей истории Иисуса, передаваемой в Евангелиях"*52. Большая часть четвертой книги Оригена посвящена пояснениям мистического значения священных историй, и желающих познакомиться с этим предметом мы отсылаем к этой книге. В книге "О началах" Ориген излагает как принятое учение Церкви, "что св. Писания были написаны Духом Божиим и что они имеют не только то значение, которое очевидно с первого взгляда, но еще и другое, ускользающее от внимания большинства. Ибо те (слова), которые написаны, суть формы неких Мистерий и образы божественных вещей. Относительно этого существует во всей Церкви только одно мнение, что весь закон по существу своему духовен, но что духовный смысл, который заключается в нем, познан не всеми, но только теми, которые причастны благодати Духа Святого в слове мудрости и знания"*53. Читатель, помнящий ранее приведенные места, поймет, что "Слово мудрости" и "слово знания" означают два рода мистических обучений, духовное и интеллектуальное. В четвертой книге "О началах" Ориген подробно объясняет свои взгляды на толкования св. Писания. Оно имеет "тело", которое представляет собою "обыкновенный и исторический смысл" и "душу", иносказательное значение, которое познается упражнением интеллекта, и "дух", тот внутренний и божественный смысл, который познается только теми, которые обладают "умом Христа". Он полагает, что несообразные и невозможные вещи введены в историю для того, чтобы пробудить интеллигентного читателя и заставить его искать более глубокого объяснения, тогда как невежественный народ будет читать, не вникая в несообразности*54. Кардинал Ньюмен в своем сочинении "Arians of the Fourth Century" делает несколько интересных замечаний по поводу Discipline Arcani, но, захваченный глубоко вкоренившимся скептицизмом девятнадцатого столетия, он не может поверить вполне "изобилию славы Мистерий" и вернее всего, совсем не может вообразить, что могут существовать такие светлые реальности. А между тем, он верил в Иисуса, который сказал ясно и определенно: "Не оставлю вас сиротами, приду к вам. Еще немного, и мир уже не увидит Меня, а вы увидите Меня, ибо Я живу, и вы будете жить. В тот день узнаете вы, что Я в Отце Моем, и вы во Мне, и Я в вас"*55. Обещание было в полной мере исполнено, ибо Он приходил к ним и наставлял их в Своих Мистериях; там они видели Его, хотя мир уже не видел Его, и они познали Христа как бы в себе, и свою жизнь как Христову жизнь. Кардинал Ньюмен признает тайную традицию, переданную через Апостолов, но он думает, что она состояла из Христианских учений, обнародованных впоследствии, забывая при этом, что те, которые считались не способными воспринять тайное учение, были не язычники и даже не обучающиеся катехумены, а полноправные члены Христианской Церкви. Так, он утверждает, что эта тайная традиция была позднее "авторитетно обнародована и распространена в виде символов" и была внесена "в символ веры первых Соборов"*56. Но, ввиду того, что учения символа веры ясно выражены и в Евангелиях, и в Посланиях, это утверждение не выдерживает критики, раз они и без того были раскрыты всему миру и члены Церкви были несомненно в полной мере посвящены в них. Повторяющиеся указания на тайну были бы лишены всякого смысла, если принять такое толкование. И тем не менее Кардинал говорит, что все, "что не было авторитетно засвидетельствовано, были ли то пророческие указания или толкования прошлых Заветов, оказалось, по обстоятельствам дела, утерянным для Церкви"*57. Это верно, насколько такая потеря касается самой Церкви, но она все же может быть восстановлена. Комментируя Иринея, который в своем произведении "Против Ересей" придает большое значение существованию Апостольского Предания в Церкви, кардинал пишет: "Он (Ириней) продолжает говорить о ясности и убедительности преданий, сохраненных в Церкви, как заключающих в себе ту истинную мудрость совершенных, о которой говорит Ап. Павел и на которую претендовали гностики. И, в самом деле, даже помимо формальных доказательств существования и авторитетности в древние времена Апостольских преданий, ясно, что такие предания должны были существовать, если допустить, что Апостолы беседовали, а их друзья обладали памятью, как все остальные люди. Было бы совершенно непонятно, если бы они не постарались изложить открытые им учения более систематично, чем они сообщаются в св. Писании, когда обращенные ими ученики подвергались нападениям и клеветам еретиков, если не предположить, что это было им запрещено — предположение вполне недопустимое. Их объяснения, вызванные таким мотивом, были бы несомненно сохранены вместе с теми сокровенными, но менее важными истинами, на которые намекает ап. Павел и которые признавались более или менее и ранними христианскими писателями, одинаково как относящиеся до характерных черт еврейской Церкви, так и до будущих судеб христианства. Подобные воспоминания об апостольских учениях должны были бы очевидно повлиять на верования тех, которые получали такие поучения, если не предположить, что эти учения, хотя и передававшиеся вдохновенными учителями, были все же не божественного происхождения"*58. — 19 —
|