И потому, когда наука проникла в Испанию с маврами, с теми, которые изгнали из южного полуострова властителей испанской христианской монархии, христианам эта наука представилась прежде всего во враждебном свете. Она явилась как враг-завоеватель, а не как свет, озаряющий всех. Отсюда возникла рознь. Некоторые люди, принадлежавшие к могущественной римской церкви, движимые стремлением к новому знанию, протянули руки за дарами, которые несла им наука. К этим людям отнеслись с подозрением, с ненавистью, которая проявилась в жестоких гонениях. Кто может спокойно читать историю Роджера Бэкона, этого удивительного монаха? Кто может спокойно глядеть на Коперника, когда он лежит на смертном одре, а ему подносят его бессмертный труд, прежде чем закрылись навеки очи его, - ему, который уклонялся раньше от обнародования своего труда, чтобы избежать мученической смерти? Кто может стоять в Риме на Поле Цветов и спокойно глядеть на статую, воздвигнутую на том самом месте, где был сожжен тот, кто, умерев однажды, вечно будет жить в будущих веках, а именно Джордано Бруно? Кто может спокойно выслушать, как трепещущими устами Галилей отрицает истину, которую он знает, и изрекает ложь, которой не признает? Кто спокойно может идти по мученическим следам, запечатленным кровью и огнем, и не понять причины вражды науки с религией, не признаться со стыдом и горем, что вражда эта создана и оправдывается теми жестокостями, с какими религия преследовала тогда еще слабую и юную науку? Всякий из нас, стоящий за религию, должен признать, что мы пожинаем горькие плоды наших прошлых заблуждений, и прав тот закон, в силу которого мы в настоящее время испытываем всякие затруднения и встречаемся с оппозицией. Наука крепла с мечом в руке. Она боролась за каждую пядь той земли, на которой она теперь стоит, и только защищая себя, она могла избежать огня или тюрьмы. Поэтому она искала в природе все, что могло бы служить ей оружием против нападок врага. Оттого и приветствовала она с таким жаром все, что по-видимому указывало на материализм как на истинную философию жизни. Если мы вернемся на двадцать пять лет назад, к тому времени, когда многие из нас были еще юны, то увидим, что над западной наукой тогда висела тень материализма и все сильнее и сильнее было стремление "видеть в материи залог и потенцию всякой формы жизни". Вспомните знаменитые слова профессора Тиндаля, человека религиозного по своим стремлениям и отнюдь не материалиста. Доведенный до отчаяния, он требовал признания победы науки, отрицал всякие требования религии, так как она зажимала рот и запрещала честно мыслящим людям открыто говорить, что они думают. — 3 —
|