|
Как бы подвел черту под мнениями о живописи Н.К. Рериха той поры Архип Иванович Куинджи: "Пути искусства бесчисленны, лишь бы песнь шла от сердца". Николай Константинович признавал свои проблемы с техникой. Их решение он видел в поездке за границу для продолжения обучения технике рисования. Но Стасов отговаривал: "И хотя я и не художник, и не техник, а думал всегда то же и Вам говорил. Человеческие фигуры всегда меня оскорбляли у Вас, особливо во 2-й (нынешней картине). Чего тут ехать за границу, когда надо не ехать и смотреть на иностранцев (Вы это уже достаточно проделали на своем веку), а засесть за натуру (человеческую) и рисовать с нее упорно, ненасытно!.. Прислушайтесь к моим резонам и не будете сердиться на меня". Кроме желания усовершенствовать технику, у Николая Константиновича присутствовало как раз стремление "смотреть на иностранцев" — основательно познакомиться с лучшей европейской живописью, классической и современной, посетив музеи, выставки, салоны, мастерские. В те дни он писал: "Задавило меня Петербургское болото, и захотелось мне на свежую воду, чтобы не жить все старыми соками, а собрать в мою житницу что-либо из вековой культуры Запада, на фоне которой еще рельефнее выступает наша оригинальная самобытность и хочется разрабатывать именно ее". Выбор пал на "бесконечный город работы" Париж и мастерскую выдающегося французского художника-реалиста Фернана Кормона, настоящего приверженца академизма, первоклассного педагога, кавалера ордена Почетного легиона. Всемирно известные Винсент Ван Гог и А.Тулуз-Лотрек были в числе его учеников, и русские художники также стремились пройти его школу рисования. Летом 1900 года скончался отец Н.К. Рериха Константин Федорович Рерих, последние месяцы жизни тяжело болевший. В связи с этими обстоятельствами его нотариальная контора была закрыта, а столь любимое семейное поместье в Изваре продано. В сентябре того же года Николай Константинович уезжает в Париж учиться живописи. Трагические семейные события лета 1900 года отразились на душевном состоянии Н. Рериха в полной мере. Своей невесте Елене Ивановне он пишет из поезда, увозившего его в Европу: "Милая моя Лада, итак, я еду. Не многим пожелаю я такого состояния, каково мое теперь. Что-то сломалось, не я — наоборот, я после вчерашнего конца разговора нашего я стал даже цельнее, но сломалось что-то вокруг меня; я чувствую, что я что-то порвал, вырвался из какого-то заколдованного круга. И все же мое самое хорошее осталось невредимо, осталось, чтобы расти и крепнуть. Я верю в Тебя, моя хорошая, и, быть может, все к хорошему. Знаешь, у Тебя большая душа и глубокая. Когда ехал на вокзал, вдруг нестерпимо захотелось мне заехать к Тебе, и еще раз, хоть минутку, посмотреть и разок поцеловать Тебя, мою славную… — 40 —
|