Николай Рерих. Запечатлевший тайну

Крепким здоровьем Николай Константинович и в гимназии, и после нее не отличался. Его мучили постоянные затяжные бронхиты — основная причина пропусков занятий. В третьем классе врач предложил неожиданное спасение от хворей — выезжать на весенние и осенние охоты. Так, в четырнадцатилетием возрасте будущий художник стал большую часть свободного времени проводить в изварских лесах на охоте. И здесь обстоятельства сложились удачно: управляющий изварским имением М.И. Соколов с готовностью взялся опекать начинающего охотника, сопровождая того во всех лесных походах. Будучи влюбленным в лес, его красоту и многообразие, Михаил Иванович постарался открыть для юноши лучшие стороны природы леса, а также дать ему возможность проявить "в деле" качества наблюдательности, находчивости и выносливости, почувствовать азарт и удовлетворение при удачах. Николай Константинович полюбил природу в таких лесных странствиях, а многочисленные события, впечатления и наблюдения выражал на страницах своего дневника. Затем эти описания становились рассказами, некоторые публиковались в "Охотничьей газете".

ЗАМЕЧАТЕЛЬНОЕ ФИЗИОЛОГИЧЕСКОЕ ЯВЛЕНИЕ

Однажды, возвращаясь с неудачной охоты, я увидал посреди небольшого озерка трех крякв. "Дай, думаю, выстрелю, хоть ружье разряжу". Дробь у меня в ружье была 8-го нумера, но я, подкравшись к уткам шагов на 30, все-таки выстрелил. Результаты моего выстрела были таковы: одна из уток лежала мертвая, другая улетела, а третья сидела по-прежнему спокойно на поверхности озера, будто ничего не произошло. Я уж хотел по ней из другого ствола выстрелить, да егерь меня остановил: "Погодите, — говорит, — барин, мы ее так, руками возьмем, она, верно, раненая". Поблизости, на счастье, нашелся небольшой досчаник, и мы поехали за добычей. Боясь, чтобы утка не улетела, я все время держал ружье наготове, но, к моему удивлению, утка не только не полетела, но даже, при нашем приближении, не проявила никаких признаков страха или беспокойства.

Когда мы подъехали к ней, я достал ее из воды и посадил на дно нашего досчаника, она нисколько не противилась и так же спокойно продолжала сидеть на досках, как и на воде. Пришедши домой, я осмотрел ее, и она оказалась раненною в левую часть головы; ранка была еле заметная и скорей походила на царапину. Над этой уткой я произвел следующие опыты. Я ее внес в комнату и, посадив на иолу, подпихнул — она пошла, пока не стукнулась головой о стену. Потом я ее подбросил на воздух — она полетела, пока, ударившись о стену, не упала, но сейчас же вскочила, оправилась и приняла прежнее свое спокойное положение. Когда я ей дал есть, то должен был ткнуть ее носом в еду, и она ела, пока не съела все, что было на тарелке. Когда кто-нибудь начинал ловко подражать утиному кряканью, моя утка тоже начинала крякать, пока подражавший кряканью не замолкал. Замечательно, что во все это время утка не проявляла никаких признаков самостоятельности и двигалась без всякого сознания, как автомат. Я решил оставить ее жить, чтобы наблюдать за нею. На следующий день я ее вынес на улицу и посадил на крыльцо; она так же спокойно сидела на улице, как и в комнате. Но тут я отошел от крыльца, а когда возвратился, то увидал мою утку во рту дворовой собаки. Я бросился, отбил ее у собаки, но у нее было повреждено горло, и она тут же околела. Даже схваченная собакой, утка осталась совершенно спокойной и не оказала никакого сопротивления.