|
бесконечно требовал денег, грубо обращался с американскими учениками, которых так долго подбирали и воспитывали, и всячески унижал Орейджа наедине и на публике. Фриц Петере вспоминает, как однажды в Приере его вызвали в комнату Учителя, и он увидел, что Гурджиев, словно одержимый, яростно кричит на побледневшего и дрожащего Орейджа {22}. Остановившись на минутку, чтобы поблагодарить Фрица за принесенный кофе, Гурджиев продолжил кричать. Этот эпизод заставил мальчика задуматься об актерских талантах Гурджиева - то же самое приходило в голову и Успенскому десятилетием раньше. Без сомнения, Орейдж усвоил урок. Несмотря на усталость, он регулярно высылал Гурджиеву чеки, но к 1929 г. он больше не мог выносить постоянные вымогательства и издевательства над собой. Джейсси Дуайт, ставшая женой Орейджа, придерживалась такого же мнения. Она не любила Гурджиева, доверяя только себе, и способствовала этому разрыву. Гурджиев не терпел, если между ним и его учеником стоял кто-то еще. Более того, он никогда не доводил дело до того, чтобы его последователь сам порвал с ним, предпочитая действовать первым, чтобы не утратить авторитета. Приехав в Америку зимой 1930 г., он собрал учеников Орейджа и потребовал, чтобы они подписали документ об отречении от своего учителя и его доктрины. Он заявил, что Орейдж повторил ошибку Успенского и что его теория не имеет ничего общего с идеями Гурджиева. Она слишком сложна, слишком интеллектуальна и умна. Но даже и этот драматический шаг не ускорил разрыва. Пока ученики находились в нерешительности, Орейдж срочно прибыл в Нью-Йорк из Англии, где он тогда отдыхал, и, воспользовавшись подвернувшейся возможностью, сам подписал бумагу, отрекаясь от себя самого. Это был театральный и абсурдный жест, не приведший ровным счетом ни к чему. Он всего лишь сигнализировал о том, что конфликт подходит к своей развязке. 13 марта 1931 года Орейдж и Гурджиев встретились в последний раз. Орейдж снова занялся теософией и журналистикой, но, хотя в следующем году он — 306 —
|