Актерские тетради Иннокентия Смоктуновского

Наконец, кровавый и грязный военный быт мог стимулировать тягу к яркому, легкому существованию, с которым ассоциировались актер­ская профессия, сам мир театра. Театр и война причудливо сойдутся уже в конце жизни, когда много лет искавшая адресата медаль «За от­вагу» была вручена Смоктуновскому прямо на мхатовской сцене после спектакля. Воинская награда была повешена на театральный камзол. Людовик XIV в гриме и обсыпанном пудрой парике принимал благо­дарности за подвиг сержанта Смоктуновича.

Бывшие военные в мирной профессии часто становятся садовода­ми, учителями, врачами, строителями. Профессия выбирается «от противоположного», от стремления уйти от себя-военного. Как пред­ставляется, выбор Смоктуновского можно рассматривать как своего рода бегство от военного опыта, от воспоминаний о себе, калечен­ном, умирающем, униженном, избитом, голодном; стремление в пе­строй смене личин, масок, судеб — изжить себя, вчерашнего. Забыть­ся и забыть.

Вообще, мотив бегства необыкновенно важен в биографии Смокту­новского. Смена городов, театров, постоянное желание рвать связи, когда они становятся слишком прочными. Проучившись полгода в те­атральной студии, он вербуется на Крайний Север, где меньше свиреп­ствуют органы, где платят относительно приличную зарплату. Убегая в края, откуда «не берут» органы, он одновременно освободил комнату для женившегося брата. «Квартирный вопрос» еще не раз возникнет в его судьбе бродяги. Отсутствие жилплощади будет провоцировать те или иные повороты судьбы. Характерно, что первую отдельную квар­тиру в своей жизни, до этого протекавшей в общежитиях, гостиницах и коммуналках, он получат за роль Ленина.

Смоктуновский вошел в театр отнюдь не через парадный вход. Условия работы и жизни в Норильском Заполярном театре драмы и музыкальной комедии на Таймыре довольно резко отличались от столичных. Тут и авитаминоз, который пришлось долго и упорно ле­чить, и знакомство не понаслышке с землей, не принимающей покой­ников — всплывали по весне. Но главное отличие — в самой идеологии существования провинциальных актеров в богом забытых театрах на окраинах империи. Перефразируя Чехова, Илья Эренбург скажет о провинциальной актрисе, ровеснице Смоктуновского: «Она узнала интриги, склоки, халтурные концерты, маленькие комнаты в грязных гостиницах, легкие связи и тяжелую жизнь».

Норильск стал тяжелой профессиональной школой. «Когда я стати­стом пришел в театр, первым моим чувством был страх перед публи­кой. В озноб бросало. И без того тихий голос становится едва слыш­ным. Не знал, куда себя деть, что делать с руками и ногами. Ощущение ужасающее". Десять премьер в год помогли жесткой и быстрой адап­тации к условиям сцены. Пошли главные роли. Через четыре года он перебирается в Махачкалу. «За год работы в этом театре я успел „ис­печь" пять основных ролей, не принесших мне, однако, ни радости, ни истинного профессионального опыта, ни даже обычного умения про­анализировать мысли и действия образа», — позднее писал он о сво­ем пребывании в махачкалинском театре.