Искусство толкования. Часть 2.

Постоянно и многими подчеркиваемое родство науки и искусства при очевидном различии между ними побуждает искать причину этого различия не в объекте познания и не в остроте потребности в нем, а в самой его природе - в том, что относится к любому познанию любого объекта при лю­бой силе потребности познания и в зависимости от этой силы лишь проявляется более или менее ярко. Всякое иное разгра­ничение сфер науки и искусства упускает либо родство, либо различие и ведет либо к представлению о ненужности двух трансформаций единой потребности познания, либо сокращает, суживает сферу каждой - сводит ее к норме. Но преодоление достигнутой и господствующей нормы - характерная черта как искусства, так и науки именно потому, что они произ-водны от потребности познания. А преодоление норм позна­ния, его расширение и углубление, неизбежно заключается либо в увеличении количества знаний (наука), либо в дости­жении более совершенного качества (искусство).

Добиваясь качества познания и стремясь к утверждению окончательной познаваемости мира, искусство добивается в познаваемом объекте максимальной, категорической достовер­ности ради нее самой. Ему важна достоверность как таковая. Но тем самым оно вводит в заблуждение, так как что-то определенное выдается им за вполне и окончательно досто­верное. Поэтому всяческие нормы суеверий стремятся исполь­зовать искусство, и для тех, кого какое-то определенное суе­верие удовлетворяет как истина, определенное произведение искусства может служить утверждением этого суеверия - ох­раняемой ими нормы. Другой, чья потребность в истине (в качестве познания) выше среднего уровня, в том же самом явлении искусства может видеть удар по суевериям - видеть, что искусство ищет и даже находит истину, превышающую данную общую норму; что искусству данный объект познания служит, в сущности, только поводом и что говорит оно не о том, о чем кажется, будто оно говорит, что смысл его не в данной «истине», а в существовании и познаваемости истины как таковой.

Это и дает право А.С. Пушкину утверждать: «Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман». Античная скульптура изображает богов Олимпа, но не нужно доказы­вать, что в течение многих последующих веков скульптура эта ценится совсем не этим, а тем, что изображено в ней помимо и сверх того. Это же в полной мере относится к искусству средневековья, и особенно ясно - к живописи Возрождения на религиозные сюжеты. Помимо и сверх объекта познания в искусстве воспроизводится возможность достоверного познания - познаваемость мира как таковая. Она-то и ценится. Она и есть «нас возвышающий обман».