|
Моржуев и Овцехуев маялись. Детектив Марина стонал. Мы с Маркофьевым купались в море. - Это все равно что погрузить себя целиком в рассол, - размышлял мой друг. Он был в состоянии размышлять. Мне купание не помогало. - Вообще-то лучший способ похмела, – сказал Маркофьев, – охреначить себя доской по голове. Мозг не работает. Он парализован сивушными маслами. Следует его включить, расшевелить… Так и поступили. Шарахнули друг друга по лбу пальмовым поленом. А потом сели пить пиво, вспоминать, как разгромили домишко гостеприимных аборигенов, и рубиться в подкидного, буру, сику и преф. КАРТЫ Характеры картежников высвечивались во время этих сражений во всей полноте. Причем и Моржуев, и Овцехуев, и детектив Марина – я невольно обратил на это внимание – миниатюрно, мелко, будто отражаясь в осколках зеркала, повторяли и копировали главного многомерно-конгломератного лидера и заводилу. Моржуев попивал ром и боккарди с пепси и звонил-названивал своим многочисленным женам и невестам. Обладая невзрачной внешностью, он, тем не менее, имел тех и других штук по двадцать и теперь крутился между ними, рассказывая каждой, как нежно он ее любит и ждет не дождется встречи. Воркуя, он кушал, чавкал, причмокивал, вилкой и ножом не пользовался, с жирных пальцев стекал на карточные рубашки соус. Детектив Марина беспрестанно курил и поддергивал рукава длиннющего свитера, из которых сыпались заранее припасенные тузы и дамы. Этот заботился лишь о собственных взятках и вистах и забывал о партнере и о совместных с этим партнером интересах, о том, что не может выиграть, если компаньон утонет. Добыв же взятку, пододвигал к себе скопленьеце бубен, треф, валетов и семерок и приговаривал: - А что, а что вист по копеечке, всего – семь, можно купить пирожок с капустой… Овцехуев, пухлый и кучерявый, был мастером блефа, придумывателем хитроумных затейливых обманных ходов: вместо козырей крыл и отбивался от нападавших любой имевшейся у него на руках мастью. Невозможно было не задуматься: какую не охваченную и не воплощенную тремя субчиками часть субстанции Маркофьева олицетворял я сам? Хотелось надеяться, я тешил себя мыслью, что это – не видная стороннему взгляду совесть. — 161 —
|