|
Он даже почувствовал облегчение, что закончилась эта ситуация, в которой он ощущал свою зависимость и неотвратимость слишком горячо благодарить Музу за музицирование. Или за музейирование? Хотя нет, музей - это хранение, все же лучше музыка, которая сопровождала их отношения: Муза вначале исполнила пение сирен, ожидая услышать в дальнейшем марш Мендельсона, но Чедаев пропустил эти чарующие звуки мимо ушей, так как предусмотрительно надел наушники с бодрыми композициями типа «Нам песня строить и жить помогает». Тогда она включила вначале полонез Огинского, а потом и похоронный марш Шопена. Хоронили, естественно, ее светлый образ «плеча милого» и его ностальгию по «настоящим меценатам на Руси»... Поэтому в бескорыстное меценатство и спонсорство Чедаев больше не верил. И, когда ему кто-нибудь предлагал подобную «благотворительную» помощь, он с подчеркнутой благодарностью отказывался от нее и переводил все в формат «услуга - оплата»... ...Дождь уже кончился, но капли еще продолжали беспорядочно барабанить по карнизу. С ними как бы перекликалась мерным, звонким ритмом капавшая из крана на кухне вода. За окном прошлепали чьи-то торопливые шаги и растаяли в беззвездной ночи. Лишь тусклая луна окутывала неверным светом пустынную, в лужах улицу, мокрые деревья, дома...
...Алексей открыл глаза и увидел, что по комнате разливается необычное мерцание. Он непонимающе приподнял голову и обнаружил, что во весь экран фосфорически светящегося телевизора проступает лицо Мефистофеля. «Что все это значит?» - изумленно подумал Чедаев.
Алексей огляделся по сторонам и не без трепета снова уставился в телевизор.
Затем раздался щелчок. На мгновение стало темно, после чего прямо перед ним возник во весь рост Мефистофель. Он, словно изваяние, возвышался над Чедаевым. Ниспадающие складки его плаща переливались неестественными пурпурно-фиолетовыми отблесками.
Впрочем, тебе этого не понять, - Мефистофель снисходительно усмехнулся, и Алексею его лицо показалось очень знакомым. — 130 —
|