Саломе переехала в Берлин. Лучшие умы Германии мгновенно подпадали под магическое действие чар ее независимости и вольнодумства. Драматурги Герхарт Гауптман и Франц Ведекинд были без ума от нее; в 1897 году великий австрийский поэт Райнер Мария Рильке, встретившись с нею, также полюбил ее. К тому времени она приобрела широкую известность и как романистка. Это, несомненно, также оказало воздействие на Рильке, однако главным, что привлекало его в ней, была своеобразная мужская энергия, которой он не встречал у других женщин. Рильке было двадцать два года, Саломе — тридцать шесть. Он писал ей любовные письма и стихи, всюду следовал за нею, их роман длился долгие годы. Она правила его стихи, обуздывала те, которые находила излишне романтичными, дарила идеи для новых стихов. Но Саломе претили его инфантильная зависимость от нее, его слабость. Поскольку любые проявления слабости были для нее невыносимы, все кончилось тем, что она его оставила. Не в силах забыть ее, Рильке продолжал преследовать Лу. В 1926 году, припав к ее смертному одру, он молил врачей: «Спросите у Лу, что со мной. Она единственная может это знать». Один человек написал о Саломе: «В ее объятиях было что-то ужасающее. Ясно глядя на вас своими лучистыми синими глазами, она говорила: «Приятие семени для меня — вершина экстаза». И она была ненасытна. Это было абсолютно аморальное существо... вампир». Шведский психотерапевт Пол Бьер (одна из ее последних побед) писал: «Думаю, что Ницше был прав, называя Лу женщиной — олицетворением зла. Но зла в том смысле, какой вкладывал в это слово Гете: зла, что совершает благо... Она могла разрушать жизни и судьбы, но весь ее облик вызывал трепет, пробуждая к жизни». Два чувства, которые испытывал почти каждый мужчина в присутствии Лу Андреас-Саломе, были смятение и волнение — они изначально необходимы для успешного обольщения. Людей пьянила странная смесь женского и мужского в натуре Лу; она была неотразимо прелестна со своей сияющей улыбкой и изящной, немного кокетливой манерой держаться, но при этом независимость и активный аналитический ум придавали всему ее облику что-то непостижимо мужское. Эта двойственность сквозила в ее взгляде, одновременно игривом и испытующем. Мужчины не могли ее понять, и это манило и интриговало их: она не была похожа на остальных женщин. Им хотелось понять, в чем тут дело. Восхищение рождала и ее способность вызывать к жизни потаенные желания. Ей был абсолютно чужд конформизм, связь с нею означала нарушение всех мыслимых табу. Ее мужеподобие придавало отношениям с ней странный налет неясной гомосексуальности; свойственные ей жестокость и стремление доминировать могли разбудить в глубине души глубоко затаенные мазохистские начала, именно это произошло с Ницше. Саломе лучилась запретной сексуальностью. Характер ее мощного воздействия на мужчин — безнадежные и длительные влюбленности, многочисленные самоубийства, вспышки творческой активности, сравнение ее с вампиром или дьяволом — говорит о том, что ей удавалось затронуть и возмутить самые темные глубины человеческой души. — 50 —
|