– Никто не знает, что я здесь, – еле слышно сказала Руфь и очаровательно улыбнулась. – Что ты сказала? – переспросил Мартин. Звук собственного голоса удивил его. Руфь повторила. – А‑а, – только и ответил он и помедлил, не находя слов. – Я видела, как ты вернулся, и несколько минут выждала. – А‑а, – опять сказал Мартин. Никогда еще ему так не изменял дар речи. В голове ни единой мысли. Он чувствовал себя тупым и неловким, но, хоть убей, не знал, что сказать. Да было бы легче, если бы сюда вторглась прачечная Горячих ключей. Он бы просто засучил рукава и принялся за работу. – А потом ты вошла, – сказал он наконец. Она кивнула не без лукавства и чуть распустила шарф на шее. – Сначала я увидела тебя на другой стороне улицы с той девушкой. – А, да, – просто сказал Мартин. – Я провожал ее в вечернюю школу. – Так что же, ты мне не рад? – спросила Руфь после нового короткого молчания. – Да, да, – поспешно ответил Мартин. – Но ведь это неосторожно, что ты пришла сюда? – Я проскользнула незаметно. Никто не знает; что я здесь. Я очень хотела тебя видеть. Я пришла сказать тебе, что была ужасно глупая. Я пришла, потому что больше не могу без тебя, потому что сердце рвалось к тебе, потому что… потому что очень хотела прийти. Она встала с кресла и подошла к нему. Часто дыша, положила руки ему на плечо, еще миг – и прильнула к нему, а Мартин по неизменной своей доброте и снисходительности вовсе не желал ее обидеть, он понимал, что оттолкнуть ее, когда она вот так рванулась к нему, – значит жестоко ее оскорбить, ибо нет для женщины обиды горше, и он обнял Руфь и прижал к себе. Но не было жара в этом объятии, не было нежности. Она прижалась к нему, вот он ее и обнял, только и всего. Руфь прильнула к нему, а потом потянулась, обхватила руками его шею. Но его не обдало жаром, лишь было неловко и неудобно. – Почему ты так дрожишь? – спросил он. – Тебе холодно? Зажечь камин? Он хотел высвободиться, но она крепче прижалась к нему, ее трясло. – Это просто нервы, – стуча зубами, сказала она. – Сейчас возьму себя в руки. Ну вот, мне уже лучше. Дрожь понемногу утихла. Мартин все держал Руфь в объятиях, но недоумевать перестал. Теперь он знал, зачем она пришла. – Мама хотела, чтобы я вышла за Чарли Хэпгуда, – объявила Руфь. – Чарли Хэпгуд? Это тот, который всегда изрекает прописные истины? – тяжко вздохнув, сказал Мартин. Потом прибавил: – А теперь, я полагаю, твоя мамаша хочет, чтобы ты вышла за меня. — 243 —
|