И он повернулся к Руфи давая понять, что больше спорить не намерен. – Я сегодня издерган, – вполголоса сказал он, – Мне хочется не разговоров, а любви. – Вы не убедили меня, – сказал мистер Морз. – Все социалисты‑иезуиты. Это их верный признак. Мартин пропустил его слова мимо ушей. – Мы еще сделаем из вас доброго республиканца, – сказал судья Блаунт. – Ну, сперва явится настоящая сильная личность, – добродушно возразил Мартин и опять повернулся к Руфи. Но мистер Морз был недоволен. Ему не нравилось, что будущий зять ленив, не склонен к разумной скромной работе, не вызывали уважения его взгляды, и сам он был непонятен. И мистер Морз перевел разговор на Герберта Спенсера. Судья Блаунт умело его поддержал, а Мартин, заслышав имя философа, мигом насторожился и стал слушать, как судья, исполненной важности и самодовольства, обличает Спенсера. Время от времени мистер Морз посматривал на Мартина, будто говорил: «Вот так‑то, мой дорогой». – Болтливые сороки, – прошептал Мартин и продолжал разговаривать с Артуром и Руфью. Но долгий утомительный день и вчерашняя встреча с людьми из настоящего теста давали себя знать, да еще он кипел из‑за прочитанной в трамвае статьи. – Что с тобой? – вдруг тревожно спросила Руфь, почувствовав, что он с трудом сдерживается. – Нет бога, кроме непознаваемого, и Герберт Спенсер пророк его, – говорил в эту минуту судья Блаунт. Мартин не выдержал и обернулся к нему. – Грошовое остроумие, – негромко заговорил он. – Впервые я услышал эту фразу в Муниципальном парке из уст рабочего, который должен бы соображать получше. С тех пор я часто ее слышал, и от этой трескучей фразы меня каждый раз тошнит. Постыдились бы! Слышать имя этого благородного, великого человека из ваших уст‑все равно что увидеть каплю росы в выгребной яме. Вы омерзительны. Это было как гром среди ясного неба. Судья Блаунт свирепо уставился на Мартина, весь побагровел, словно его вот‑вот хватит удар, и в комнате воцарилась гробовая тишина. Мистер Морз втайне ликовал. Дочь явно шокирована. Что и требовалось; наконец‑то проявилась хулиганская натура этого молодчика, которого он невзлюбил. Рука Руфи умоляюще сжала под столом руку Мартина, но он уже закусил удила. Его бесили претензии и фальшь этих неспособных мыслить господ, что занимают высокие посты. Член Верховного суда штата! Всего каких‑нибудь два года назад он, Мартин, взирал из болота на таких вот знаменитостей и почитал их богами. — 201 —
|