У нее вырвался долгий вздох. – Как хорошо, что я женщина, Мартин… милый, – вымолвила она. Мартин сжимал ее в объятиях опять и опять, потом спросил: – А вы? Когда вы поняли? – О, я понимала все время, почти с самого начала. – Эх я, слепой крот! – воскликнул Мартин с ноткой досады в голосе. – У меня этого и в мыслях не было, пока я вот сейчас… пока я не поцеловал тебя. – Я не о том. – Руфь чуть отодвинулась, посмотрела на него. – Я хотела сказать, я почти с самого начала знала, что ты любишь меня. – А ты? – требовательно спросил Мартин. – Ко мне это пришло так внезапно. – Руфь говорила очень медленно, глаза излучали тепло, трепетное волнение и нежность, легкий румянец проступил и остался на щеках. – Я и не думала об этом до той минуты, когда… когда ты обнял меня. И до той минуты вовсе не думала, что могу выйти за тебя замуж, Мартин. Как ты сумел меня околдовать? – Сам не знаю, – засмеялся Мартин, – вот если только любовью, я ведь так люблю, можно бы и каменное сердце растопить, не то что живое женское сердце, а у тебя сердце живой женщины. – Я думала, любовь совсем не такая, – как‑то неожиданно заявила Руфь. – А какая? – Я думала, все будет иначе. – Руфь заглянула ему в глаза, потом продолжала, потупясь:– Понимаешь, я совсем ничего не знала о любви. Мартин хотел было опять притянуть ее к себе, но побоялся, не слишком ли он жадничает, и лишь чуть напряглась рука. Но тут же он почувствовал, как Руфь подалась навстречу, и вот она уже опять в его объятиях и опять слились их губы. – Что скажут мои родные? – вдруг в тревоге спросила Руфь в одну из тех минут, когда Мартин отпускал ее. – Не знаю. Стоит захотеть, и мы в любую минуту это узнаем. – А если мама против? Я просто боюсь ей говорить. – Давай я скажу, – храбро вызвался Мартин. – По‑моему, твоей матери я не по вкусу, но я уж сумею завоевать ее симпатию. Тот, кто сумел завоевать тебя, завоюет кого угодно. А если нам это не удастся… – Да? – Что ж, у тебя буду я, а у меня– ты. Но я думаю, миссис Морз согласится на наш брак, отказ нам не грозит. Она слишком тебя любит. – Я не хотела бы разбить ей сердце, – задумчиво сказала Руфь. Он готов был заверить ее, что материнское сердце разбить не так‑то легко, но сказал другое: – А любовь превыше всего. – Знаешь, Мартин, иногда ты меня пугаешь. Вот и сейчас я думаю, какой ты теперь, какой был прежде, и мне страшно. Ты должен быть со мной очень, очень добрым. В конце концов, не забудь, я еще девчонка. Я никогда еще не любила. — 111 —
|