|
Для этого необходимы были часы, которые бы аккуратно показывали время на долготе 0_, чтобы моряки могли сравнить время местного зенита с показателями хронометра и вычислить свою долготу: каждый час разницы во времени соответствует 15_ долготы. В XVIII веке точность часов зависела от маятника, который не был надежным на такой неустойчивой платформе, как корабль. "Долгота была великой тайной той эпохи, загадкой для мореплавателей, вызовом для ученых, камнем преткновения для королей и государственных деятелей. Она дразнила воображение не меньше, чем живая вода и философский камень, только долгота-то была реальностью" [David S. Landes, Revolution in Time (Cambridge: Harvard University Press, 1983), p. 111]. Позднее, в XIX веке, точные часы потребовались и железным дорогам и пассажирам, чтобы попасть на станцию вовремя. ["Железнодорожные компании и их служащие были просто обречены на то, чтобы превратиться в крупнейших потребителей часов, но сильнее всего были затронуты машинисты, которым не только следовало знать точно часы и минуты, чтобы выдерживать график движения, но требования и особенности мира железных дорог совершенно изменили их представление о времени." (там же, с. 285)] Высокоточные часы стали символом статуса, их гордо носили люди, не имевшие никакого отношения к фабричной дисциплине. Наручные и настенные часы и время стали важной частью фабричной жизни. Когда машинный ритм создал рабочий день, измеряемый часами труда и оплачиваемый по часам, время превратилось в деньги. Это время отличалось от сельскохозяйственного ритма, задаваемого сменой сезонов, движением солнца, сменой погоды и потребностями животных. Это время отличалось и от ритма жизни ткачей-надомников, для которых деньгами было не время, но готовый продукт. [См.: Е. Р. Thompson, "Time, Work-Discipline, and Industrial Capitalism", в Past and Present, N 38: pp. 56--97. В надомной текстильной промышленности рабочие дни приходились на последние три-четыре дня недели: "святой понедельник" был нерабочим днем. "Ритм жизни определялся чередованием периодов усиленного труда и праздности, поскольку люди сами распоряжались своим трудом" (там же, с. 73). Под "праздностью" моралисты того времени обычно подразумевали "пьянство", что было до известной степени справедливо.] В XVII веке западная наука сделала поворот, имеющий отношение к развернувшейся позднее промышленной революции (этот поворот в науке будет подробнее рассмотрен в главе 8). Научные методы стали экспериментальными: ученые были настроены на то, что, наблюдая за природой или проводя контролируемые — 154 —
|