Шанель одела женщин в брючные костюмы. Ее маленькие черные платья теперь носили все – от принцесс до горничных. Она предложила украшения, в которых были смешаны фальшивые камни с настоящими. Даже после десятка лет вынужденного затворничества в Швейцарии появление Коко Шанель с новой коллекцией в послевоенном Париже опять превратило ее имя в сенсацию. Несмотря на холодный прием (безусловно инспирированный конкурентами), она вновь менее чем за три года добилась сногсшибательного успеха. Даже возраст не помешал ей потеснить на Олимпе Высокой моды новые символы – Кристиана Диора и Эльзу Скиапарелли. Коко Шанель была далеко не первой известной женщиной, которая предложила носить брюки и сделать короткую элегантную стрижку. Но она «освятила» эту трансформацию в одежде и стиле. Закрепив за собой статус модельера с безупречным вкусом, создав из собственного имени брэнд при содействии уже самих почитателей, она могла отныне вводить или выводить из моды все, что вздумается. «Украшения ставят свою метку на эпохе. Я бы хотела, чтобы моя была отмечена бижутерией Шанель», – она не вымаливала, она требовала вхождения в Историю как плату за тот адский труд и неординарную, вряд ли счастливую судьбу, полную признания и страсти, но лишенную любви. Стоит немного вспомнить о скверном характере Мадемуазель. О том, что она осталась одна и не произвела на свет себе подобное существо, то есть напрочь отвергла традиционную женскую роль. Нелюбимый ребенок, она не научилась и не могла любить, отдавая, как это делают женщины‑матери, женщины‑подруги. Продукт своего детства, она в течение всей жизни развивалась по мужскому типу, компенсируя довлеющую над душой внутреннюю тревогу детской ущербности и неполноценности. Доказывая свою женскую состоятельность и превосходство, побеждая и покоряя весь мир избранным для себя изысканным оружием, она, прежде всего, боролась с собой. Внутреннее расколотое «Я» было всем миром и для жаждущей любви и ласки провинциальной девушки, и для достигшей мировой славы и признания зрелой женщины. Она пришла в него, чтобы брать, взять силой то, что не дали мать и отец, и потому внутри этой буйной натуры жило неприятие материнства как противоестественного и даже мазохистского акта, отвержение любви как части подчинительного процесса в отношениях мужчины и женщины. Внутренний мир этой ослепительной и вместе с тем безнадежно одинокой женщины оказался более чем сложным. Признание и роскошь обеспечивали всем, кроме гармонии; короткие романы и непродолжительные любовные истории оказывались лишь островками радости, компенсацией отступничества, а не покидающая душу тревога с годами все чаще выливалась в чувство пренебрежения к окружающим людям. Говорят, она третировала своих подчиненных, поступая с ними как с неживыми манекенами, призванными обеспечить ее успех. В этом смысле светская львица и законодательница утонченного вкуса, пожалуй, была вампиром. Она не стеснялась ругать конкурентов и была тут гораздо менее изысканна в выражениях, нежели в создании стиля. В отъявленных ругательствах проступала не столько нетерпимость к людям, сколько главные черты ее истинного лица: неудовлетворенность и неутоленность играемой ролью. Эти внутренние противоречия стимулировали неутомимую женщину к работе, и они же заставляли безудержно страдать. Известный в то время фотограф Сесиль Бийтон, написавший о Коко Шанель, откровенно говорил о желчности, отсутствии великодушия и лояльности в поведении этой женщины. Словно в отместку за свое детство, она принуждала весь мир служить ей одной. Она настойчиво пыталась научить женщину жить в гармонии, но не сумела лишь одного – достичь гармонии в своей бушующей душе. — 177 —
|