|
Айседора Дункан была признанным мастером эксплуатации возможностей окружающих. Причем нередко ее фантазия рождала такие безупречные формы взаимодействия с окружающим миром, что те, кого она просила о помощи или услуге, с радостью соглашались, без труда усматривая выгодные условия для своего участия в проекте. Так, молодая танцовщица сознательно стремилась попасть в поле зрения известных, а еще лучше резонансных и даже скандальных личностей. Это позволяло Айседоре настраиваться на их волну, как ловкий гребец каноэ или байдарки подстраивается под более сильного спортсмена, идущего впереди на полкорпуса лодки. Эта привычка прогрессировала у Айседоры Дункан в течение всей ее жизни, и пересечение ее судьбы с судьбой Сергея Есенина представляется делом рук этой одержимой фурии, умеющей поражать своим колдовским обаянием и демонической внутренней силой. Любопытно, что самой безобидной услугой, о которой просила Айседора, была просьба выступить перед ее аудиторией со вступительным словом «о танцах». Понятно, что, говоря о танцах в принципе, перед выступлением Айседоры Дункан выступающий проявил бы крайнюю недоброжелательность, если бы не сказал несколько лестных слов о самой исполнительнице. Таким образом, самые авторитетные представители общества продвигали интересы Айседоры Дункан, мало задумываясь над виртуозностью плутовки из Америки. Айседора настолько преуспела в использовании известных людей, что однажды убедила выступить даже государственного деятеля Франции такого уровня, как Клемансо. «Короли, принцы, великие князья и другие люди, которых мы ежедневно встречали, – все казались естественной частью картины, а так как мы тоже были ее частью, нет ничего удивительного в том, что мы были с ними на самой дружеской ноге», – вспоминала впоследствии верная Мэри Дести. Не в этом ли проявлялось высшее искусство Айседоры Дункан: поражать меткими стрелами обаяния лучших представителей общества, притягивать их и затем заставлять подыгрывать в своей авантюрной игре в великих? При рассмотрении образа Айседоры Дункан как женщины, давшей миру нечто новое, стоит обратить внимание на одно откровенное замечание все той же Мэри Дести: «Невозможно вспомнить ни одного ее танца, потому что у этой женщины с заоблачных высот нет выученных “трюков”, которые можно было бы запомнить и повторить». Еще более интересна оценка Ивинга, опубликованная в советской «Правде» сразу же после трагической смерти танцовщицы. Стоит оговориться, что эта оценка профессиональна и аполитична, она вряд ли может быть предвзятой, учитывая почтительное отношение к Айседоре со стороны большей части советских политиков, и особенно наркома Луначарского. Итак, в газете беспристрастно отмечалось: «Отрицая классическую технику, Дункан не смогла предложить вместо нее сколько‑нибудь развитую систему движений…Дункан, по‑видимому, вообще не признавала за танцем самодовлеющей ценности». Зато этот же эксперт подчеркивает, что «несравненно большее социальное значение имели ее воспитательные планы», подтверждая таким образом многогранность миссии, которую взяла на себя Айседора. Сама она старалась быть исключительной и неповторимой, и в этом логика построения ее стратегии. Танцы в ней занимали лишь часть, причем далеко не самую главную. Не только на сцене, но и в жизни вообще она жаждала быть первой самкой и не терпела, если кто‑то становился у нее на пути. Однажды жена выдающегося композитора Козима Вагнер наблюдала на театральной репетиции, что когда учащаяся и подражающая Айседоре Мэри Дести оказалась очень похожей в движениях и игре на законодательницу танцев, Дункан мгновенно превратилась в рассерженную львицу. Обезумевшая, она бросилась на оторопевшую подругу, как на жертву, и, бешено тряся ее за плечи, закричала, чтобы она «никогда ЭТОГО больше не делала». Самой Мэри больше всего запомнилась много раз повторенная фраза Айседоры по дороге домой: «Это ужасно, даже выражение глаз мое! Больше никого учить не буду». Победившая в этой сцене примитивная женская логика Айседоры вполне понятна: она не желала делить славу и успех с кем бы то ни было, и более всего не желала делать это с первой подругой. Да она скорее убила бы ее, чем позволила приблизиться к себе. Только она одна должна быть живой легендой, монументом во плоти. К счастью для самой Айседоры, которая редко относилась к людям с таким же благоговейным чувством, как они к ней, у сильных людей всегда бывают тени. И Мэри Дести оказалась не только преданной, но и полезной помощницей. Постаравшись забыть о происшедшем, она написала книгу об Айседоре Дункан, представив ее великой и восхитительной личностью, озаренной божественным сиянием гениальности. Пользуясь выражением самой Айседоры, можно было бы воскликнуть по этому поводу: «Каким же бесхитростным является наш мир!» — 155 —
|