Второй период формирования желания максимально использовать окружающий мир для достижения своих целей имеет шанс появиться с осознанием, что идея может стать реальностью лишь при полной концентрации усилий на ее реализации. Такое внутреннее состояние человека неминуемо вступает в конфронтацию с окружающим миром и созданной для блага и комфорта среднего человека моралью. Гении мало руководствовались общепринятой моралью – они сами были специалистами по навязыванию правил современному обществу и даже далеким потомкам. Наделив себя в собственном воображении чертами победителя, человек становится потенциальным победителем, и с этим ощущением он в своем воображении начинает доминировать над остальным миром. Победитель презирает мир обывателей, поскольку считает свою миссию слишком высокой и значительной, чтобы считаться с такими абстрактными понятиями, как общество и мораль. Именно это чувство дает победителю право использовать всех окружающих для достижения своих целей. Наибольший уровень презрения к окружающим проявлялся у организаторов великих потрясений и переворотов, маскируемых под достижение благ для своего народа и Человека вообще. Ленин, нисколько не задумываясь, одобрял красный террор. Ему нужно было запугать и деморализовать противника, посеять в нем зерна смирения пред неизбежным – наступлением эры великого равенства. Сказочная идея, ради которой можно было легко пожертвовать миллионами жизней. Стоит вспомнить одно откровение Горького по этому поводу: «…он обладает всеми свойствами «вождя», а также необходимым для этой роли отсутствием морали и чисто барским, безжалостным отношением к жизни народных масс». Цезарь, для того чтобы закрепить за собой право быть названным в Риме великим полководцем, без сомнения истреблял целые племена и народы, подвергая неимоверной опасности свою собственную жизнь и нисколько не щадя жизней своих солдат. Удивительно, но за массовое и жестокое истребление себе подобных такие люди, как Александр, Цезарь, Наполеон, Петр Первый или Ленин, снискали в коллективном восприятии человечества еще большую известность, чем великие творцы. Наполеон в одном из писем к своей Жозефине с пафосом заметил, что тысячи погибших солдат (которых он послал на поле брани) – ничто в сравнении с радостью увидеть ее, а глядя на усеянное трупами поле битвы, он цинично заметил, что «за одну ночь в Париже потери будут восстановлены». Впрочем, творцы тоже относились к окружающему миру с известной долей снисхождения и сарказма. Леонардо да Винчи не испытывал никакой жалости к людям, которых публично казнили, но в отличие от зевак‑обывателей он тщательно фиксировал карандашом мимику и жесты убиваемых. Его идея была выше жизни и смерти. Мало волновали живописца и ученого и сотрясающие Италию войны: ни чувство родины, ни кровавые бойни вокруг не волновали его и не могли отвлечь от идеи. Он шел наниматься то к одному хозяину, то к другому, не смущаясь, что первый был врагом второго – он их использовал для продвижения своих интересов. — 360 —
|