|
В том‑то и дело, что Джин абсолютно не походила на покорную серую мышку Туи. Как и сами Дойли, мисс Лекки принадлежала к древнему роду, правда шотландскому. Она обладала всем тем набором манер и талантов, которых так не хватало Туи и которые привлекательную женщину делают лучезарной, неотразимой и неповторимо выразительной. Джин Лекки, казалось, была рождена для того, чтобы блистать. Она отлично музицировала; у нее было даже такое редкое достоинство, как изумительный голос, который она собиралась оттачивать во Флоренции. И при этом девушка бесстрашно выглядела в седле, могла отважно промчаться на лошади, чтобы продемонстрировать свою разностороннюю исключительность. Наконец, ее родители дали дочери не только обеспеченное положение, но и хрестоматийные религиозные правила, которые при всей живости и темпераментности делали ее весьма скованной в маневре, то есть она была прекрасным, активным и свежим продуктом своего времени и походила на солнечный зайчик, отражающий в своих немыслимых прыжках весь волнующийся дух эпохи. К этому стоит добавить, что Джин как раз отвечала ожиданиям матери писателя, что имело чрезвычайную важность для восприятия ситуации самим Конан Дойлем. Ведь именно ободрение матери лежало в основе его стойкого решения любить и, стиснув зубы, продолжать исполнять роль безупречного семьянина. Чтобы поддержать сформированное глубоко внутри решение любимого сына, матушка, посвященная в дилемму Артура, даже пригласила Джин Лекки с ее братом погостить у нее. Очевидно, что Артур Конан Дойль увлекся девушкой и бесповоротно влюбился в нее вовсе не потому, что Джин Лекки оказалась таким царственно красивым экземпляром представительницы изящного пола. Все и проще и сложнее, ведь вопрос любви всегда оставался проблемой восприятия в пространстве своего зеркального отражения. Как и соотношения собственной личности в данный момент с чувством беспредельной, слабо контролируемой тоски по идеальному образу, весьма близкому к материнскому. Со времени женитьбы Конан Дойля прошло почти двенадцать лет, и за этот период его самоидентификация модифицировалась. Во‑первых, изменился его социальный статус: если во время женитьбы он был сомневающимся в себе литератором, то к моменту встречи с Джин Лекки – признанным в мире писателем детективного жанра, способным совершить в литературе еще немало переворотов. Но судьба неожиданно послала ему Джин Лекки, а сам Артур Конан Дойль перестал опасаться вызывающе дерзкого внутреннего голоса, пугаться ошеломляющих установок. Он подсознательно искал ее, и неважно, как именно ее звали. Бесконечно преданный своей угасающей и почти безжизненной Туи, находящийся в расцвете физических и творческих сил Конан Дойль вдруг столкнулся с почти полной ее противоположностью. Он увидел бурлящую жизнь, сокрушительную динамичность, невыносимый рокот чувств – то же самое, что было в нем самом. Он не поверил своим чувствам, он включил свой отточенный разум, но отпустить обворожительную Джин уже не смел, ибо знал – это его женщина. Та, рядом с которой ему больше никого не хотелось видеть и кроме которой ему больше никто не был нужен. Если упрямый мозг рыцаря твердил ему, что поступать подло он не имеет права, то сердце уже расписалось в бессилии вытеснить новые влекущие ощущения. — 52 —
|