Надежды, разочарования, мечты.

И это чувствовали хоккеисты.

Да, общий язык с командой я нашел не сразу. И пе только из‑за собственных недостатков, как вскоре я понял. Кстати, установление тесного контакта с командой – задача непростая для любого тренера. Это объективная, если хотите, вполне закономерная трудность. И касается это, думаю, не только спорта, но отношений в любом коллективе, производственном или учебном. Работая с командой, я верил, что хоккеисты не могут не увидеть моей заинтересованности в общем деле, не могут не понять, что новый их тренер очень хочет сделать для хоккея как можно больше. И хотя Кулагин повсюду говорил, что у меня нет контакта с хоккеистами, что они мне не верят, не полагаются на меня, что мне не удастся завоевать их доверие, общий язык все‑таки был найден.

Доверие завоевать нелегко, и тем более нелегко, если поискам и установлению общего языка еще и мешают.

По возвращении в Москву было сказано, что в экстремальных условиях тренер Тихонов не может руководить командой. Забегая вперед, в начало осени 1981 года, замечу, что на втором розыгрыше Кубка Канады, когда мне никто не мешал, я, кажется, смог справиться со сборной.

«Экспериментальная» команда была для меня полезна по крайней мере в одном отношении: я впервые работал с большими мастерами, и это тесное общение с лидерами нашего хоккея (хотя и не было среди них ярчайших звезд) привело меня к мысли, что некоторые из них отвыкли как от большой работы, связанной со всеми аспектами хоккейной подготовки: технической, тактической, физической (имею в виду хотя бы тот объем, который стал нормой в рижском «Динамо»), так и от высоких требований, предъявляемых к ним не столько тренерами, сколько самим меняющимся на глазах хоккеем.

Более того, я воочию увидел, что лидеры хоккея начисто отвыкли от дисциплины. Не стану сравнивать требования, которые были в сборной при Аркадии Ивановиче Чернышеве и Анатолии Владимировиче Тарасове, поскольку знаю о них все‑таки понаслышке, и потом при Борисе Павловиче Кулагине, но то, что я видел, не могло не насторожить. В команде было две дисциплины: одна для маститых, «великих», другая – для «рядовых». Однако этот печальный факт прикрывался успехами, которые приглушали всякую критику в адрес сборной команды, высоко ценимой нашими любителями спорта. Победителям прощалось все. Различных нарушений режима хватало, но, поведя с ними борьбу, я тотчас же натолкнулся на энергичное сопротивление ведущих мастеров. Некоторые лидеры команды полагали, что им дозволено больше, чем их соратникам, пребывающим в сборной на вторых ролях.