|
поведения. Еще сильнее это напряжение становится по мере того, как интеллектуализм занимает позицию, сходную с эстетической, в сфере этики. Отказ от ответственности за этическое суждение и опасение слыть связанным традицией, типичные для интеллектуалистических эпох, приводят к тому, что этические суждения преобразуются в суждения эстетические (типична замена «дурного» «безвкусным»). Однако субъективистская уверенность в неопровержимости вкусового суждения о человеческих отношениях, к которому действительно приучает культ эстетизма, вполне может оцениваться религией как глубочайшая степень полного отсутствия любви в соединении с трусостью. Ведь каждый отдельный человек, даже отвергая религиозно-этические нормы, по-человечески живет в их сфере и, зная о своей тварности, подчиняется им сам и подчиняет им другого, когда он в каждом отдельном случае судит о его поступках и в принципе следствия и оправданность этих норм остаются дискуссионными. Очевидно, что последовательная этика братства не приемлет эстетическую позицию как таковую, которая, в свою очередь, всегда открыто враждебна ей. Обусловленное таким образом отрицание религией искусства сочетается, конечно, с отрицанием магических, оргиастических, экстатических и ритуалистических элементов религии в пользу аскетических и спиритуалистически-мистических ее форм. Далее, оно связано с рациональным и литературным характером образованности духовных и светских лиц - обычным следствием книжной религии. Но в направлении антиэстетизма и пророческой религии прежде всего действуют два обстоятельства. Во-первых, само собой разумеющаяся неприемлемость оргиастики и обычно магии. Изначально магически обусловленный страх иудеев перед «кумиром и изображением» пророчество интерпретирует спиритуалистически, исходя из понятия абсолютного надмирного Бога. Во-вторых, время от времени проявляется неприемлемость «рукотворного» для этически религиозной ориентации пророческой веры, неприемлемость, которая проистекает из предлагаемого им иллюзорного, с точки зрения пророка, спасения. Столкновение это тем непримиримее, чем более надмирным и одновременно священным представляется возвещенный пророками Бог. С другой стороны, религия все время ощущает «божественность» художественных свершений, и именно массовая религия нуждается для оказания соответствующего воздействия в «художественных» средствах и готова уступать склонности масс к магии и идолопоклонству. Мы оставляем в стороне то обстоятельство, что организованная массовая религия нередко связана с искусством чисто экономическими интересами, примером может служить продажа икон византийскими 258 — 236 —
|