Тексты по истории социологии XIX-XX вв. Хрестоматия

Наконец, на страницах этой книги читатель найдет в конкретном приложении главные проблемы методологии, более подробным рассмотрением которых мы занимались в другом месте (Les regies de la Methode sociologique. Paris. T. Alcan 1895). Но среди всех этих вопросов есть один, которому в последующем изложении при­дается слишком большое значение, для того, чтобы сейчас же не обратить на него внимание читателя.

Предлагаемый нами метод целиком зиждется на том основном принципе, что социальные явления должны изучаться как вещи, т.е. как внешние по отношению к индивиду реальности.

Гподобно индивидуальному настроению существует коллективное настроение пуха, которое склоняет народ либо в сторону веселья, либо печали, которое за­ставляет видеть предметы или в радужных, или в мрачных красках. Мало того, только одно общество в состоянии дать оценку жизни в целом; отдельный индивид здесь не компетентен. Отдельный человек знает только самого себя и свой узкий горизонт; его опыт слишком ограничен для того, чтобы служить основанием для общей оценки. Человек может думать, что его собственная жизнь бесцельна, но он не может ничего сказать относительно других людей. Напротив, общество может, не прибегая к софизмам, обобщить свое самочувствие, свое состояние здоровья или хилости. Отдельные индивиды настолько тесно связаны с жизнью целого общест­ва, что последнее не может стать больным, не заразив их; страдания общества неизбежно передаются и его членам; ощущения целого неизбежно передаются его составным частям. Поэтому общество не может ослабить свои внутренние связи, не сознавая, что правильные устои общей жизни в той же мере поколеблены. Об­щество есть цель, которой мы отдаем лучшие силы нашего существа, и, поэтому, оно не может не сознавать, что отрываясь от него, мы в то же время утрачиваем смысл нашей деятельности. \(Гак как мы являемся созданием общества, оно не может сознавать своего упадка, не ощущая при этом, что создание его отныне не служит более ни к чему. Таким путем обыкновенно образовываются обществен­ные настроения уныния и разочарования, которые не проистекают в частности от одного только индивида, но выражают собой состояние разложения, в котором находится общество. Они свидетельствуют об ослаблении специальных уз, о свое­образном коллективном бесчувствии, о социальной тоске, которая, подобно инди­видуальной грусти, когда она становится хронической, свидетельствует на свой манер о болезненном органическом состоянии индивидов. Тогда появляются на сцену те метафизические и религиозные системы, которые, формулируя эти смутные чувства, стараются доказать человеку, что жизнь не имеет смысла и что верить в существование этого смысла — значит обманывать самого себя. Новая мораль заступает место старой и, возвышая факт в право, если не советует и не предписывает самоубийства, то, по крайней мере, направляет в его сторону чело­веческую волю, внушая человеку, что жить надо возможно меньше. В момент своего появления мораль эта кажется изобретенной всевозможными авторами, их иногда даже обвиняют в распространении духа упадка и отчаяния. В действи­тельности же эта мораль является следствием, а не причиной; новые учения о нравственности только символизируют на абстрактном языке и в систематической форме физиологическую слабость социального тела. И поскольку эти течения носят коллективный характер, постольку, в силу самого своего происхождения, они несут на себе оттенок особенного авторитета в глазах индивида и толкают его с еще большей силой в том направлении, в котором влечет его состояние морального распада, вызванного в нем общественной дезорганизацией. Итак, в тот момент, когда индивид резко отдаляется от общества, он все еще ощущает на себе следы его влияния. Как бы ни был индивидуален каждый человек, внутри него всегда остается нечто коллективное: это уныние и меланхолия, являющиеся после­дствием крайнего индвидуализма. Обобщается тоска, когда нет ничего другого для обобщения...