|
Отсюда важнейшее методологическое требование -учитывать относительность любых этнических характеристик. В работах, посвященных русскому национальному характеру, часто называется, например, такое качество, как эмоциональная сдержанность. Но по сравнению с кем русские кажутся эмоционально сдержанными? По сравнению с итальянцами? Согласен. Но не по сравнению с финнами или эстонцами. Утверждения относительно черт национального характера, высказанные в абсолютной форме, без указания того, с кем сравнивается данная группа, неизбежно порождают путаницу. Не-будем брать сложных морально-психологических качеств, само определение которых может вызвать споры. Возьмем простейшее суждение: немцы — блондины. Правильно ли это суждение? И да, и нет. Если оно утверждает, что все немцы или хотя бы большинство немецкого народа являются блондинами, то это суждение ложно: блондины составляют меньше половины населения Германии. Одна- 312 - ко в нем содержится доля истины в том смысле, что среди немцев блондинов гораздо больше, чем среди французов, итальянцев или испанцев; поэтому по сравнению с этими народами немцы кажутся блондинами. Это сравнение (чаще всего только подразумеваемое) присутствует в любых этнических стереотипах. Американцам, с их быстрым ритмом жизни и отсутствием древних исторических традиций, англичане кажутся консервативными; эта черта почти всегда фигурирует в американском стереотипе англичанина. Но эта черта совершенно отсутствует в образе англичанина, распространенном в Латинской Америке; там подчеркиваются культурность, честность, практичность, интеллигентность англичан, а из отрицательных черт ?— «склонность к господству» и «эгоизм». Совершенно очевидно, что это различие оценок обусловлено различиями в перспективе, за которой в свою очередь стоит неодинаковость исторического опыта, включая сюда и опыт общения с представителями соответствующей этнической группы. Национальное самосознание всегда предполагает — осознанное или неосознанное — соотнесение собственных качеств с качествами кого-то другого; еще раз напомню, что «мы» имеет смысл только в сопоставлении с какими-то «они» и обратно. До сих пор разговор у нас идет, так сказать, на уровне тривиальностей, без четкого осознания которых невозможно, однако, уяснить себе суть проблемы. Значительно сложнее понять другое — историчность национальной психологии. Возьмем, например, оживленно обсуждающуюся сейчас проблему так называемого «африканского мышления» или «африканской личности»*3. Некоторые ученые и писатели, как африканцы, так и европейцы, утверждают, что мышление африканца качественно отличается от европейского мышления. По словам Леопольда Седара Сенгора, африканец не столько «видит» объект, сколько «чувствует» его. «Разум негра... это не дискурсивный разум Европы, «разум-глаз», а «разум-осязание», симпатизирующий интуитивный разум, который имеет больше общего с логосом, чем с ratio**. Европеец, прообразом которого является «эллин», стремится подчинить, преобразовать природу; «овладевая» ею путем анализа, он убивает ее. Негр-африканец, наоборот, сливается с природой, ощущает ее; его мышление субъективно, поэтично, художественно. Если — 236 —
|