|
В этих обвинениях много справедливого. Отцу семейства удается, путем долгого труда, основать торговый дом или земельную собственность и обеспечить их, так сказать, органическое единство, часто являющееся условием прочного благосостояния. После его смерти вмешивается закон, обязывающий семью произвести продажу при условиях, неизбежно понижающих цену имущества, и составляющий настоящее посягательство на собственность, своего рода нарушение личного права и косвенный грабеж. Если ни у кого из детей не оказывается достаточно денег, чтобы выкупить отцовское имущество, последнее переходит в чужие руки или же, разделенное на сравнительно жалкие части, бесследно исчезает, причем значительная доля его достается нотариусам, стряпчим и судьям. Как назвать это вторжение государства? Неужели думают, что такой грубой революционной мерой охраняются права отца или даже детей? Единственное средство для отца семейства обеспечить нераздельность своего имущества — иметь единственного сына. Вот его защита против государства, и в конце концов государство оказывается побежденным. Отец обходит закон об обязательном разделе, упраздняя младших сыновей. "Старый порядок, — говорит Виэль Кастель, — создавал старших сыновей; настоящий порядок создает единственных[37]". "Крестьянин, — говорит со своей стороны Гюйо, — так же не допускает дробления своего поля, как дворянин — отчуждения замка своих предков. Оба предпочитают скорее коверкать свои семьи, чем свои владения". В России периодический передел земли происходит или по душам мужского пола, или по дворам. Сразу же видно, говорит Анатоль Леруа-Больё, что эта система раздела способствует увеличению населения. Каждый сын, явившийся на свет или достигший известного возраста, приносит семье новый клочок земли. "Вместо того чтобы уменьшать отцовское поле дроблением его, — замечает Леруа-Больё, — многочисленное потомство увеличивает его...". Вследствие этого из всех европейских стран в России совершается наиболее браков и последние наиболее плодовиты. Даже во Франции, там, где закон не может оказывать влияния на отцовские расчеты, замечается обилие детей. Так бывает часто (но не всегда) среди пролетариата, которому нечего делать и который не тревожится мыслью о разделе. Так бывает среди рыбаков, эксплуатирующих море, не подлежащее разделу. Напрасно пытались объяснить их плодовитость употребляемой ими пищей: здесь мы также имеем дело не с физиологическим, а с общественным явлением. "Рыбаки, — говорит Шейссон, — имеют много детей, потому что они могут иметь их безнаказанно, без дробления наследства, и потому что каждый юнга, как и ребенок русской общины, приносит свой пай[38]". Гражданский кодекс, направленный против крупной собственности, произвел последствия, не предусмотренные якобы непогрешимой мудростью Наполеона. "Введите в действие гражданский кодекс в Неаполе, писал он королю Иосифу, и через несколько лет все, не приставшие к вам, будут уничтожены; останутся лишь те знатные семьи, которых вы сами сделаете вашими вассалами. Это именно и заставило меня прославлять гражданский кодекс и ввести его в действие" (Письмо от 5 июня 1806 г.). К несчастью, другое последствие, непредусмотренное этим зловещим политиком, заставляет самую многочисленную часть нашего населения иметь лишь по одному ребенку на семью, что далеко не содействует национальному величию. На конгрессе 1815 г. английский дипломат, которому не удалось сузить наших границ в желательных для него размерах, воскликнул: "В конце концов французы достаточно ослаблены их законами о наследстве". Сохранилось также воспоминание о более недавних и более жестких словах, произнесенных в германском парламенте человеком проницательнее Наполеона: "Их бесплодие равносильно для них потере ежедневно одного сражения; через некоторое время врагам Франции уже не придется более считаться с ней" (Мольтке). — 124 —
|