|
Rally round the barnyard and chase the old gray mule. Oh, the hawk shot the buzzard and the buzzard shot the crow And we'll rally round the canebrake and shoot the buffalo. [(Там же.) Самые легкоуловимые сексуальные коннотации передаются здесь глаголом «to shoot» и выражениями: «to shoot buffalo», «to act the fool», «to chase the old gray mule». Хотя, при соответствующей установке, создаваемой ключевыми словами этой песни, сексуальную окраску приобретают и другие слова и выражения, например, «canebrake», «barnyard» и др. - Прим. пер.] Встаньте леди в середину, джентльмены - в круг, Мы пойдем в заросли камыша и застрелим бизона. Девочки ходят в школу, а мальчики валяют дурака, Собираются на заднем дворе и гоняют старого серого мула. Ой! Ястреб забил канюка, а канюк забил ворону, И мы пойдем в заросли камыша и застрелим бизона. Бессмыслица становится максимально непочтительной, когда имеет дело с ухудшением состояния и концом состарившихся и неподдающихся восстановлению «вещей». В большинстве своем это - животные: «старая серая кобыла», которая «теперь уже не та, что прежде», или «старый красный петух», который «не может кричать кукареку так, как раньше», или серая гусыня тетушки Нэнси: Go tell Aunt Nancy Her old gray goose is dead. The one she's been savin' To make her feather bed. The goslin's are mournin' 'Cause their mammy's dead. She only had one fe-eather, A-stickin'in her head. [Там же.] Порадуем тетушку Нэнси: Гусыня ее умерла, Чтоб сделать себе перину, Она ее так берегла! Гусята кричат безутешно; Хоть мама их долго жила, Одно перо на макушке - Вот все, что она нажила. Горькая и, в то же время, бесшабашно веселая ирония в этом последнем стишке относится к тем дням, когда, согласно J. A. Lomax, «перина из гусиного пуха была самой важной принадлежностью для сна, поскольку она убаюкивала вас в своих "объятиях" одновременно укрывая почти полностью». Иногда, однако, бесшабашно радостное избавление открыто связывается с людьми: My wife, she died, O then, О then, My wife, she died, О then, My wife, she died, And I laughed till I cried, To think I was single again. [Там же.] Моя жена, она мертва, и я опять господин! Моя жена, она мертва, и я опять господин. Моя жена, она мертва, И я смеялся, - смеялся до слез: Ну надо же, снова один! Подобная форма хорошо соответствует свободному выражению таких настроений, как «Все! Надоело!» и «Не будь таким серьезным», и поэтому, чтобы открыть истинный дух американских песен, в большинстве своем их нужно петь идя куда-то пешком, танцуя или что-то делая. Здесь вечное движение сливается с веселыми намеками на приемы повседневной работы, выражая кредо американца: веру в волшебное освобождение посредством перемены мест, вещей и занятий. — 212 —
|