Лабиринты души. Терапевтические сказки

Клянусь вам моей жизнью, джентльмены, что после этих слов она исчезла, и я не мог найти тело ее, чтобы придать земле.

Блонделен не ошибалась. Ее колыбель и ее могила были в моем собственном сердце.

Услада

Как за речкой, за рекой солнышко садилось. Солнышко садилось, в небе чистом без числа звездочек родилось. Засияли, замерцали, как церковные лампады, лику Божьему во славу, сердцу верному в отраду…

Чуден мир на небесах, чуден и на землях… не смыкай глаза, душа, внемли сновиденьям.

Жил когда-то на Руси мальчонка без роду, без племени. В глухую, осеннюю пору чье-то горе подкинуло его на крыльцо добротного дома, где жила семья зажиточная. Вместе с ребенком был крестик и белая рубашка. На грудке красной нитью вышивка — ветви рябины и птицы клюют ягоды. И странно: мальчик рос — и рубашка вместе с ним. Носил он ее не снимая, а сносу ей не было.

Из-за птиц, на рубахе вышитых, дали подкидышу прозвище — Снегирек. И видно, неслучайно так получилось: птичий мир любил мальчика и доверял ему. Стоило Снегирьку выйти на улицу, как к нему слетались пернатые, садились ему на руки, плечи, голову и пели, как на ветках дерева. А он кормил их хлебом, помогал строить гнезда, а зимой отогревал в сенях и на чердаке.

Отчим Снегирька был возничим, ездил по перегонам из одной деревни до другой. Леса были в те времена дремучие, дороги глухие, опасные — то волки набегут, то лихая погода колею спрячет. И часто ямщик брал с собой в помощь мальчика: и глаза у него острые, и лес хорошо знал и любил, а главное — удачлив был, словно судьба ему всегда руку протягивала в трудные минуты. Не было случая, чтобы Снегирек путь потерял.

Как-то под вечер шум поднялся по деревне: царский обоз въехал. В иной бы раз весь народ сбежался, а тут, напротив, все по домам попрятались. Никто не хочет ехать, на ночь глядя дорогу указывать: буря над лесом собирается, облака все небо обложили, с дороги сбиться— в два счета… Да только царевна чужеземная и слушать ничего не хочет. Торопит слуг в дорогу, никаких денег не жалеет. Вот соседи и указали на дом Снегирька. Отчим в это время в отъезде был, а мальчонку не пришлось уговаривать. Надел он свою рубашку вышитую, перекрестился на иконы и сел на облучок кареты, вместе с возницей. Слуги верхами на коней — ив путь.

Вот, как и ждали, гроза приблизилась. Сверкает небо зарницами, а темень такая, что руки протянутой не видать. Гром все ближе гремит, дождь накрапывает. Вдруг свист раздался, такой — аж деревья согнулись. А вслед за ним топот тяжелый, будто кто бежит сквозь чащобу, не разбирая дороги. Поднялся дикий ветер, град с дождем ударили — и вдруг из чащи вылетает ступа железная, запряженная двенадцатью котами черными, огромными. Из шерсти искры сыплются, из глаз зеленые молнии летят. В ступе, от скачки раскаленной, старуха стоит. Седые космы развеваются, на лице морщин не меньше, чем на голове волос, изо рта волчьи клыки торчат. Глаза огромные — застывшие, как две бездны, а из них лучи изумрудные льются, дорогу освещают. И кажется, что глаза бабы словно чужие, не с ее лица, и силы, и глубины, и чар в них столько, что, будь они на девичьем лице, красоте девицы той самые гордые царевичи поклонились бы. Баба Яга, встретив взгляд Снегирька, усмехнулась, бросила ему помело — и тут же исчезла во мгле.