|
* * * Диана, Харьков Увидела образ этого преследующего меня в последнее время принципа: «Невыносимая пошлость бытия». Увидела сцену, как на картинах эпохи Ренессанса часто бывает: толпа голых людей. Вошла в этот образ. Куча голых людей — сотни, все, посмеиваясь, занимаются сексом. Чувства в образе — сначала радость, свобода, безответственность. А за всем этим всплыл страх. Все эти люди боятся любить. Их всех предавали. Нас всех предавали. И теперь каждый делает вид, что предательств нет и все, что происходит, — это просто так! И каждый в душе волком воет от этого страха и бесконечных предательств. И торопится успеть первым предать. Как же хреново и пошло все! Любви нет. Нет вообще. Это мир предательства и обмана. Новый образ — страшная пустыня, там растрепанные страшные люди. Вхожу. Боль. Боль измен. На меня наплывают, налетают ужасные образы. Женщины, которые вешаются. Мужчины, которые топятся. Дети, которые в ужасе кричат. Все ложь. Боль на физическом уровне — сердце болит. Все живут в мире предательства. Все предают. Люди живут распятыми и ежедневно распинают друг друга. Люди верят в богов, создают себе богов, и никто не понял, для чего они это делают. Для чего людям боги? Им хочется верить, что кто-то их любит так, что не предаст. Они просто придумывают себе сказку о любви без предательств. Следующий образ. Женщина, которая ржавой пилой пилит себе шею. И льющейся кровью пишет: «Будь счастлив, спасибо за все». Я понимаю, что это я. Но это не только я. Это каждый человек. Это то, что мы делаем, разыгрывая из себя понимающих, когда нас предают. А потом ее сердце превращается в лед—металл—камень. Она шепчет: «Больше никто никогда»… И перестает верить. Там, где была боль, появляется равнодушие. А иногда даже что-то вроде доброжелательности. И никто не понимает, что это все любовь и доброжелательность мертвого человека. Тупое оцепенение. Она равнодушно думает: «Теперь я буду стервой». Следующий образ. Многоэтажки, которые называют «коробками». В них меньшие коробки — квартиры. А в этих коробках-квартирах сидят люди. Пьют чай, беседуют, занимаются сексом. Все они закованы в цепи. Цепи достаточно длинные, чтобы можно было передвигаться. Но все прикованы. Их горло сжимают железные пластины, которые не позволят закричать. Да им это и не приходит в голову. В первый момент ощущаю состояние уюта. Вживаюсь в образ и обнаруживаю, что это уют смерти. Ничто никогда не изменится. Становится невыносимо тихо и «правильно». У меня «закипает» голова. Взрыв! Клубы черного дыма, вижу, как все к чертям разлетается, чернота, чернота, и только. Ору. Мышцы лица невероятно растягиваются. — 96 —
|