|
Словом, мироощущение молодого датчанина тождественно восприятию природы Борисом Пастернаком: Ирпень – это память о людях и лете, О воле, о бегстве из-под кабалы, О хвое на зное, о сером левкое И смене безветрия, вёдра и мглы. О белой вербене, о терпком терпеньи Смолы; о друзьях, для которых малы Мои похвалы и мои восхваленья, Мои славословья, мои похвалы. Пронзительных иволог крик и явленье Китайкой и углем желтило стволы, Но сосны не двигали игол от лени, И белкам и дятлам сдавали углы. Сырели комоды, и смену погоды Древесная квакша вещала с сучка, И балка у входа ютила удода, И, детям в угоду, запечье – сверчка. Для двенадцатилетнего мальчика, позирующего скульптору и влюблённому в него, мастерская его кумира – самое дружественное место: « – Я счастлив оттого, что я здесь Гуннар. Можно так сказать? Есть много хороших мест, лес Троллей, моя комната дома, комната Миккеля и чего только нет, но тут – моё самое лучшее место». Это удовольствие от дружбы вполне может сочетаться с эротическим наслаждением. Позируя нагим, мальчик нисколько не скрывает от скульптора своей эрекции. Мало того, он способен без смущения обсуждать причины, её вызвавшие. « – Эй! Ты прекрасен, Гуннар. У тебя всегда такие большие плечи были под свитером и замызганные джинсы, и башмаки сорок четвёртого размера, а под одеждой ты просто олимпийский ныряльщик», – во весь голос провозглашает мальчик, когда скульптор, посадив его себе на плечи, несёт по лесу.«Пальцы ерошат Гуннару волосы. Ноги вытянуты, Гуннар придерживает за лодыжки. Очи долу, притворное изумление. – У меня, наверное, встаёт, когда я счастлив». Любимая девушка Гуннара, Саманта, тоже любит мальчика. « – Что мы будем делать, когда ты закончишь Ариэля и у нас не будет больше Николая и некому будет показывать очаровательный стриптиз, быть прекрасным, непристойно трепаться?» Иногда ситуации бывают довольно острыми, но взаимная дружественность всех троих, вознаграждённая чувством удовольствия, безошибочно подсказывает им верный выход. Всё это вполне укладывается в рамки полового воспитания по Давенпорту. Однажды мальчик вошёл к Гуннару без стука, «…хотя и прокричал ломким дискантом, что он уже тут. Тишина, но та, что возникла только что. – Эй, это я. Ариэль. Николай. Молчанье гуще. Шёпот наверху. – Вот чёрт, – сказал Николай. – Слушайте, я пошёл. Когда мне вернуться? Ещё шёпот. – Подымайся, – сказала Саманта. – Ты тут не чужой. — 119 —
|