Гордиев узел сексологии

При возобновлении лечения был выбран путь, наиболее приемлемый для пациента, мечтающего о реванше. Ему была подобрана доза простагландина Е, которая обеспечивала эрекцию, достаточную для полового акта. Аскольд должен был выполнить лишь одно условие: реализовать гетеросексуальную близость. Ведь он сам обратился к врачу с требованием наделить его способностью к половой жизни именно с женщинами! Условие он выполнил, и окрылённый успехом, убедился, что брак для него вполне реален. На этом все его контакты с женщинами прекратились. Зато молодой человек с удвоенной энергией пустился в гомосексуальные похождения, благо, ему стала удаваться активная роль, сначала с введением препарата, а потом и без него, с помощью усвоенных им приёмов аутотренинга. Разумеется, Аскольд по-прежнему оставался невротиком, но он хотя бы избавился от коитофобии. Это смягчило его чувство зависти и ненависти к партнёрам и прояснило перспективы дальнейшего лечения пациента: отказ от невротического промискуитета, усвоение принципов равноправного партнёрства, словом, избавление от интернализованной гомофобии.

Медицинские аспекты совращения

Эпизод совращения Лычёвым 15-летнего Валерия удобно пересказать в передаче Льва Клейна. Это делается с тем, чтобы в полной мере продемонстрировать насколько они оба, и Лычёв, и Клейн, ошибаются в оценке мотиваций полового поведения партнёров.

“Опытный соблазнитель Дмитрий Лычёв рассказывает о том, как будучи солдатом, соблазнил 15-летнего школьника из присланных на допризывную подготовку. Брошенные начальством, они гоняли в футбол. В бильярдную беседку, где убирался солдат, горевший похотью, зашёл белобрысый мальчишка Валерка. «Блики от костра летали по его юношескому лицу, грязному от сегодняшних футбольных сражений»”.

Солдат стал учить его играть в бильярд. “Фонарь, тускло освещавший внутренности беседки, молча наблюдал, как я, показывая самые простые удары, беззастенчиво лапал мальчишку. <...> Валерка увлечённо постигал азы игры, в то время как мои руки сновали в опасной близости его лобка”. Появилась бутылка джина. “Юношу не пришлось уламывать попробовать джин <...> Глаза его налились теплотой и негой после второй дегустации огненного напитка”. Солдат завёл разговор о женщинах, красочно расписывая свои воображаемые удачи с “тёлками”.

“– Кстати, на этом столе это и было. Слушай, а ты никак возбудился...

Я схватил Валерку за возбудившийся кончик <...> От стыда за своего хозяина оголивший головку и зардевшийся, как переходящее красное знамя в углу. Смущённый Валерка наблюдал за моими руками, проявляя чудеса терпеливости. <...> За сей подвиг я немедленно вручил юноше переходящее знамя. Но не то, что валялось в углу – своё. Вернее только древко. Зато горячее и толстое. Потные холодные ладони бережно сжали его. Мы встали в полный рост, Валерка – сильно шатаясь. <...> Руки наши не покидали флагштоки друг друга. Это не могло длиться вечно – я чувствовал скорое приближение финиша. И, сам от себя подобного не ожидая, бухнулся пред Валеркой на колени. Самая маленькая его конечность была вмиг поглощена ненасытной ротовой полостью. <...> Непропорционально большие “производители семени” трудились в ударном темпе. Это я понял через минуту, когда семя горячим фонтаном оросило нёбо. Я глотал, а оно всё хлестало артезианским колодцем. Колодец высох только после взрывов на втором десятке”.