|
Он осмотрел меня каким-то странным взглядом, в нем были и доброжелательность, и впечатление неожиданности, и чувство удовлетворения; в нем светились также и шаловливость, но без нахальства, и нескромность, но без грубости. Хозяин, очевидно, не привык к таким горничным, как я; я его смущаю, с первого же взгляда я произвела на него сильное впечатление. Немного смущаясь, он обратился ко мне: — А!.. Это вы новая горничная? Я выставила вперед свой бюст, опустила слегка глаза и скромно и кокетливо, в то же время мягким голосом, ответила просто: — Да, сударь, это я… На это он пробормотал: — Так, значит, вы приехали?.. Хорошо… хорошо… Ему хотелось поговорить, он подыскивал слова, но так как был не речист, то ничего не нашелся сказать. Меня забавляло его смущение… Помолчав немного, он спросил. — Так это вы приехали из Парижа? — Да, сударь. — Очень хорошо… очень хорошо. Потом несколько смелее: — Как вас зовут? — Селестина, сударь. С решительным видом потирая себе руки, он прибавил: — Селестина… А-а!.. Очень хорошо… Оригинальное имя… Красивое имя, право!.. Лишь бы только хозяйка не заставила вас переменить его. У нее есть эта мания. Я отвечала с выражением достоинства и готовности к услугам: — Я в распоряжении барыни. — Без сомнения, без сомнения… Но это красивое имя… Я едва удержалась от смеха! Хозяин начал ходить по столовой, затем сел вдруг в кресло, вытянул ноги и с выражением извинения во взгляде и мольбою в голосе спросил меня: — Вот, Селестина… Я вас всегда буду называть Селестиной… не будете ли добры помочь мне снять сапоги? Это, надеюсь, не затруднит вас? — Конечно, нет, сударь. — Потому что, видите ли… Эти проклятые сапоги… Они тесны. Никак не стащишь. Изящным, скромным и вместе с тем вызывающим движением я стала на колени прямо перед ним. И когда я помогала ему снимать его мокрые и грязные сапоги, я чувствовала, что его нос раздражают мои духи и что его глаза с возрастающим интересом следили за очертаниями моего корсажа и за всем, что только можно было разглядеть через платье… Вдруг он воскликнул: — Черт возьми! Селестина… От вас великолепно пахнет. Не поднимая глаз и с наивным видом, я спросила: — От меня, сударь? — Ну-да… конечно… от вас!.. Не от моих же ног, надеюсь. — О, сударь… И это: «О, сударь!» звучало и протестом в защиту его ног, и в то же время дружеским упреком — дружеским и поощряющим его фамильярность. Понял ли он? Думаю, что да, потому что он снова еще сильнее и с некоторым страстным волнением в голосе повторил: — 699 —
|