Видя бледность Эммы, муж часто спрашивал, не больна ли она. — Нет, — был ответ. — Но у тебя сегодня какой-то странный вид, — возражал он. — Ах, пустяки! Пустяки! Иногда она, вернувшись домой, сразу поднималась к себе в комнату. Жюстен был уже там. Он двигался на цыпочках и прислуживал ей лучше самой вышколенной камеристки. Он подавал спички, свечу, книгу, раскладывал ночную рубашку, стлал постель. — Ну, хорошо, ступай, — говорила Эмма. А он все стоял, опустив руки и широко открыв глаза, словно опутанный бесчисленными нитями внезапной мечты. Следующий день бывал ужасен, а дальнейшие еще невыносимее: так не терпелось Эмме вновь вкусить свое счастье. Это была жестокая, судорожная жажда, разжигаемая знакомыми образами; только на седьмой день она досыта утолялась ласками Леона. А он? Его пылкость таилась в излияниях благодарности и изумленном преклонении. Эмме нравилась робкая, поглощенная ею любовь Леона; она поддерживала ее всеми ухищрениями нежности и немного боялась со временем потерять. Часто она с мягкой грустью в голосе говорила: — Ах, ты покинешь меня!.. Ты женишься!.. Ты станешь, как другие. Он спрашивал: — Какие другие? — Ну, вообще мужчины, — отвечала она. И, томно отталкивая его, прибавляла: — Все вы бессовестные! Однажды, когда у них шел философический разговор о земных разочарованиях, она, чтобы испытать его ревность или, быть может, уступая тяге к сердечным признаниям, сказала, что когда-то, еще до него, она любила одного человека; «не так, как тебя!» — поспешно добавила она и тут же поклялась головою дочери, что между ними ничего не было. Леон поверил, но все же стал расспрашивать, чем занимался тот человек. — Он был капитаном корабля, друг мой. Сказать так — не значило ли предупредить все розыски и в то же время придать себе некий ореол: ведь ее очарованию поддался будто бы человек героический по природе и привыкший к почету. Тогда-то клерк почувствовал всю скромность своего положения; он стал завидовать эполетам, крестам, чинам. Такие вещи должны были нравиться ей; он подозревал это по ее расточительности. А Эмма еще скрывала множество своих причуд, как, например, желание завести для поездок в Руан синее тильбюри с английской лошадью и грумом в ботфортах с отворотами. На эту мысль навел ее Жюстен: он умолял взять его к себе в лакеи. Если отсутствие элегантного выезда не ослабляло для Эммы радость поездок на свидания, то, уж, конечно, оно всякий раз усиливало горечь обратного пути. — 174 —
|