Я боюсь, что я становлюсь маниаком идеи, о которой я столько говорил и писал Вам. Чтобы «завоевать» ученых, надо их поставить в такие условия, чтобы им у нас в Союзе явно во всех отношениях было лучше, чем в капиталистических странах. Когда это будет сделано, а я верю, что так должно случиться, тогда даже ни у кого и мысли не появится, что ученые смогут делать намеренные ошибки с вредительскими целями. Так почему же смело и энергично за это не взяться? Ведь это гораздо более простая задача, чем те, которые уже удалось разрешить большевикам. Для этого только надо три вещи. Первое — отсеять из ученой среды мусор (улучшить кадры). Второе — создать хорошее научное хозяйство. Третье — здоровую научную общественность. Я очень сильно переживаю арест Фока. Меня разбирает страх, что это грубый, недостаточно продуманный акт. Он может принести большой вред нашей науке. Я так волнуюсь, что написал, правда, очень кратко, тов. Сталину об Фоке[74]. Иначе я буду чувствовать, что я не сделал все, что могу, чтобы предотвратить, как мне кажется, большую ошибку. Сердитесь на меня как хотите, но я иначе не мог поступить. Конечно, я понимаю, что я подхожу ко всему, может быть, гораздо уже, чем Вы, больше как ученый, болеющий за печальную участь нашей науки. Вы же, конечно, естественно, берете вопрос шире; к тому же, у Вас все данные и опыт к тому. Но все же, мне кажется, Вам не должно быть безразлично, что думает и ученый в таких вопросах[75]. Ваш П. Капица 43) Э. РЕЗЕРФОРДУ 16 февраля 1937, МоскваДорогой мой Профессор, Я уже давно собираюсь написать Вам, но писать Вам письмо — дело долгое. Я должен его написать, а Анна — перепечатать, чтобы можно было его прочитать. И я никак не мог приступить к письму. Дело в том, что я очень устал. Руководить институтом, чтобы он работал, не так легко. Вы это знаете по собственному опыту. Но в моем случае занятие это еще более трудное, поскольку здесь, чтобы получить даже самую мелкую вещь, нужно затратить много сил и времени. Сейчас с этим становится лучше, и я постепенно нажимаю на ответственных лиц и пытаюсь внушить им сознание необходимости специальных магазинов, заводов н т. п. для организации быстрого снабжения материалами и приборами, необходимыми для научной работы. Вы знаете мой темперамент — я хочу, чтобы все делалось быстро, и я просто не выношу, когда что-то делается медленно. А в результате — я очень устал. У меня были ташке семейные заботы. У моей матери (ей сейчас за 71) был сильный сердечный приступ, который чуть было не имел рокового исхода. Анна провела две педели в Ленинграде, помогая сиделке, и я тоже время от времени ездил туда. Сейчас прямая опасность матери не грозит, но врачи говорят, что ей придется провести в постели месяц, а то и два, прежде чем можно будет ожидать выздоровления. Все остальные члены семьи, включая и меня, здоровы. — 83 —
|