|
Все мысли мои были в те дни о Туркан, и я почти перестал читать. Но ко мне откуда-то свыше пришли стихи. Слова мои о любимой сами складывались в песни помимо моей воли, но, вероятно, краткость и красота логики настолько подчинили себе мой ум, что я просто не переносил длинных стихотворных форм. Сначала мне казалось, что для выражения моих мыслей, желаний и тоски о любимой достаточно маснави33, но знакомство с четверостишиями великого хорасанца Абу Саида Майханы34 убедило меня в том, что эта форма стиха наиболее соответствует моей душе, представляя собой, по сути дела, силлогизм — основу присущего мне логического мышления. Я не буду превращать эти свои записки в собрание своих стихов. Стихи — они, как дети, отрываются от своего создателя и живут своей жизнью (а иногда и умирают), но два моих самых первых четверостишия, рожденные любовью, я хочу здесь привести: Вином и розами у бегущей воды Я буду наслаждаться с луноликой, Пока я жив, и, пока я буду жив, Я пью и буду пить вино любви. И еще: Прекрасна утренняя роса на лепестках цветов, Прекрасно лицо любимой на зеленом лугу. О дне прошедшем и будущем что ни скажешь — все будет плохо. Не говори о них и радуйся тому, что сегодня — прекрасно! Этим стихам суждено всю жизнь напоминать мне о самых счастливых мгновениях моего бытия, о неповторимой и быстротечной красоте моей любимой в дни моей первой любви, и, когда я освежаю их в своей памяти, передо мной возникают образы быстрой бурной реки и тихой заводи, зеленого луга на ее берегу, отделенного от остального мира густыми и колючими зарослями диких роз, и обнаженная красота, открытая мне одному. И душа моя на всех парусах стремится туда, в этот уголок рая, а потом возвращается с печалью о том, что время необратимо и утраты неизбежны. И еще в те незабвенные дни счастливого ожидания ко мне пришли звезды. После наших свиданий с Туркан я с непременной чашей вина — непременной, потому что я убедился на собственном опыте, что опьянение вином находится в тесном родстве с опьянением любовью,— я в одиночестве сидел на веранде нашего полупустого дома, обратив лицо к небу, и тогда я стал замечать и в расположении и в движении звезд определенный порядок. Среди взятых мной для чтения трудов Учителя были также трактаты об астрономических инструментах и небесных телах, и я дал себе зарок изучить их самым внимательнейшим образом, как только хмель моей любви ослабеет, и душа моя вернет хотя бы часть своей свободы. Жил тогда в моей душе и страх последствий моих с Туркан тайных деяний. Но я, по-видимому, в наследство от отца получил прозрачное семя, и то, что он считал проклятием — неспособность иметь детей,— стало для меня спасением, и я возблагодарил Аллаха за это свое невидимое увечье, ибо оно спасло две жизни: трудно было бы представить нашу дальнейшую судьбу — мою и царевны Туркан, если бы она вернулась с этих своих летних скачек беременной. — 88 —
|