Парчи, а сорвать плоды в обоих садах — близко. Там скромноокие, которых не коснулся до них ни человек, ни джинн. Они — точно яхонт и жемчуг. Есть ли воздаяние за добро, кроме добра? Я тщетно ждал, что Хасан, устроивший здесь довольно точное подобие джанны, произнесет аят44 55-й суры, именуемый «Рахман», повторяющийся после каждой из произнесенных мною строк: «Какое же из благодеяний Господа вашего вы сочтете ложным?» Я специально делал долгую паузу после каждой строки, но мой названый брат слушал речь Аллаха молча. Отсюда я сделал два вывода: первый,— что Хасан так и не выучил Коран, и второй,— что за всем этим театром стоит кто-то другой — хитрый, умный и знающий все тонкости описания райского сада, в какой бы суре Корана они не содержались, а мой брат Хасан — всего лишь игрушка в чьих-то руках, игрушка, переполненная ненавистью к людям вообще и к Низаму ал-Мулку в особенности. Рай имени Хасана Саббаха был невелик, но тот, кто разбивал этот сад, стремился к тому, чтобы в нем было все, о чем говорилось в Коране. Здесь были несколько небольших прудов. Сад пересекали два ручья. На их берегах в тени деревьев были устроены лежанки, покрытые расшитыми покрывалами и атласными подушками. От ручьев и водоемов веяло прохладой. На этих коврах и покрывалах возлежали молодые люди и красивые нездешние девушки, вероятно румийки, а очаровательные, роскошно одетые мальчишки обносили эти компании кувшинами с каким-то питьем. Звуки падающих струй привели нас в ту часть сада, которая находилась на верхней террасе. Она была меньше нижней, но столь же красивой. И здесь у ручья отдыхало несколько молодых людей. Один край верхней террасы выходил к обрыву. Я остановился там, любуясь красотой гор. Хасан подозвал к нам одного из пировавших у ручья. Это был красивый юноша, почти мальчик. Что-то в его лице было для меня необычным. Посмотрев внимательнее, я заметил его странные глаза — зрачки его были расширены так, что обода почти не было. «Гашиш!» — догадался я, и эта догадка сразу же объяснила мне сущность необычного сладковатого запаха, который к нам иногда приносил ласковый ветерок. Юноша смотрел на Хасана, как собака, готовая выполнить все, что прикажет ей хозяин. — Пойди полетай, мой милый, а потом вернешься в джанну,— спокойно сказал ему Хасан. И юноша немедленно шагнул с обрыва. Сердце мое глухо ударилось в грудь, и я на некоторое время утратил дар речи, а Хасан насмешливо смотрел на меня. — Так любой из них,— он широким жестом обвел сад,— пойдет на смерть и умрет, но выполнит то, что я ему прикажу! — 104 —
|