Сначала он в Берлине, потом в Париже. В Париже в это время митрополит Евлогий, возглавлявший эмиграцию, не хотел примыкать ни к правым — монархистам, ни к просоветским группировкам, хотел сохранить нейтральную линию, вошел в подчинение Константинопольскому Патриарху. Вот эта церковная евлогианская группировка и основала Свято–Сергиевский институт в Париже. Там Булгаков служит в церкви, преподает, ведет кафедру догматического богословия, там он создает свои грандиозные произведения, уже в сфере богословской. Художественное чутье толкает его на эстетический путь. Его огромные книги, написанные за рубежом, это как бы своего рода иконостас. В центре трилогия о богочеловечестве, три огромных тома «Aгнец Божий», «Утешитель» (О Духе Божьем), «Невеста Aгнца» (О Церкви). Сбоку — книга об ангелах, личная, таинственная книга, «Лестница Иакова». С другой стороны, как на иконостасе, книга о почитании Иоанна Крестителя — «Друг Жениха», о почитании Девы Марии — «Купина Неопалимая», об апостолах — «Петр и Иоанн первоверховные апостолы», книга об иконописи. Не оставляет он и философии, тогда же им написана трагедия философии — «Философия имени». Уже посмертно были опубликованы его комментарии к «Aпокалипсису» Иоанна. У него было 80 записанных проповедей, большая часть теперь уже издана посмертно. Булгаков был человеком, впервые пробившим окно в диалоге между христианами. Когда начались первые конференции, конгрессы Всемирного Совета Церквей, Булгаков представлял там Православную Церковь. Я читал его дневники: как он волновался, когда шел на эти первые контакты, к которым мы теперь более или менее привыкли. Он свидетельствовал о ценностях и духовных традициях православия — в Лозанне и в других городах, где собирались эти конференции. Один из его учеников рассказывает, как он увидел дух Булгакова, как бы почувствовал его в странный вечер: он шел по Парижу, около Сакре–Кер, шум, толпа, — и вдруг он увидел идущего в рясе священника, по–видимому, из России, с длинными волосами (Булгаков в память о старинном обычае своих предков не стриг коротко волосы); он шел, ничего не замечая кругом, от всего отрешенный, углубленный в себя, и вот этот человек вдруг почувствовал, ощутил смятенный дух отца Сергия… У него было много учеников. Мне посчастливилось знать многих из них, людей, которые рассказывали о его необыкновенной теплоте, душевности, мудрости, необыкновенной эрудиции. Он, в частности, собирал у себя дома семинары для обсуждения важнейших церковных и богословских вопросов. К нему можно было прийти каждому, он не был профессором–начетчиком; проблемы, которые он трактовал, были проблемами, волновавшими его полно, до конца, до глубины души! — Это была его жизнь. — 94 —
|