Традиционные религиозные каноны подобны классическим формам стихосложения. Соблюдение правил имеет смысл только ради того, чтобы наполнить их живым чувством. Иначе это всего лишь игра. Традицию можно воспринимать творчески. Она может стать исходной точкой для собственных импульсов созидания. За счёт таких импульсов, питая их и питаясь ими, религиозная традиция новыми радужными брызгами переплёскивается в искусство и в науку, в философию и в быт. Иногда это даёт начало новому ответвлению религиозных переживаний, религиозной мысли. Когда это русло упрочится, мы увидим, что существует новая традиция со своей новой энергией и новой историей развития. Впрочем, чаще творческое отношение к традиции остаётся в её устоявшихся границах, наделяя её новой энергией. Традиция, лишённая творческого клокотания, холодеет, догматизируется и постепенно отчуждается от новых поколений, приходящих на смену старым. Именно творчество даёт ей силы для воссоздания себя в обновляемых условиях. Нужно ли классифицировать творчество на духовное и душевное, на религиозное и мирское? Наверное, нет. Творчество – это жизнь, которой свойственно переплёскиваться через край любых вместилищ. Наконец, в традиции можно просто жить. Религиозная традиция годится для проживания в ней не хуже других традиций. Те, кто погружён в мир традиции, кто освоил под свои жизненные интересы хотя бы крошечный участок этого мира, определяют судьбу этой традиции гораздо в большей степени, нежели её теоретики и её политические лидеры. При встрече с традицией (или при обнаружении себя в ней, как бывает, когда заканчивается детство) мы можем судить о ней как угодно: принять или отвергнуть. Но единственным по-настоящему глубоким суждением будет наша сопричастность, погружение в неё. Позиция стороннего наблюдателя даёт нам массу интеллектуальных и эстетических преимуществ. Но традиция живёт не этим и не для этого. Она живёт для нас – или не для нас. Сказка про неграмотного библиотекаряЖил да был в одной очень большой и очень западной стране учёный человек по имени Сантифик. Писал он великий научный труд о таких важных вещах, что мне и название не выговорить. Перечитал он все-все книги, которые до него были написаны об этих важных вещах и обо всём, что с ними было связано. Он ведь на любом языке умел читать. А если незнакомый язык попадался, Сантифик его тут же разучивал. Ему это было легче, чем нам разучить песенку. Но всё-таки однажды Сантифик так устал от чтения и писания, что решил уехать отдохнуть куда-нибудь в самое глухое место на свете. И уехал в одну очень маленькую и очень восточную страну, где только и развлечений было, что гулять по горам. — 22 —
|