|
Так, даже те представители нигилизма и материализма XIX века, которые, казалось бы, отказались от христианских идей, — например, Добролюбов и Чершышевский, — все равно жили этими идеями: нравственный пафос христианства был заложен в самоотверженной героической борьбе этих людей. Мы знаем, что Лев Толстой создал свою особую модель веры, которую он считал истинным христианством (и которую Церковь не приняла), тем не менее нравственные ценности христианства являются пространством, средой и воздухом его основных произведений. Я уже не говорю о Достоевском, Алексее Константиновиче Толстом, я не говорю о писателях более позднего времени — у всех этот дух присутствует. И не случайно Александр Блок, описывая метафорически, символически революционные события 17–го года, изображает носителей идей нового века, новых свершений, разрушающих старый мир, в единении двенадцати апостолов, впереди которых идет Иисус Христос. Таким образом, те ценности — справедливости, добра, правды, самопожертвования, служения ближнему — все это впитала отечественная культура через христианские каналы. Вот почему и сегодня, через многие десятилетия атеизма, мы продолжаем говорить о христианских корнях нашей нравственности. Корни эти повреждены сегодня и расшатаны. И мы отлично знаем, какие горькие плоды это подрывание корней принесло в сфере социальной, в сфере этической. Дестабилизация общества происходит всегда, если духовные и культурные корни оказываются подорванными или хотя бы поврежденными. Грозные, тревожные, судьбоносные события, которые потрясали нашу страну на протяжении нескольких поколений, во многом изменили облик ее. Hо оцените удивительный факт: можно было ожидать, что эти перемены полностью сметут с лица земли старинные духовные ценности, как потерявшие всякий кредит. Однако этого не произошло. Все рухнуло, но христианство осталось. Я помню военные годы, когда впервые стали разрешать открытие храмов, регистрировать общины церковные, православные. Какое мгновенно жизненное движение началось! Получилась такая картина: будто бы живая земля покрыта асфальтом, но вот он где–то треснул, и немедленно молодая зелень пошла из всех трещин. Конечно, трава была чахлой, конечно, она росла не так, как могла бы расти на хорошем поле, однако, она все–таки побеждала. Однажды я наблюдал в горах, как нежный тонкий корень разломил скалу; постепенно, своим чувствительным хоботком совершая какие–то таинственные действия, он в конце концов заставил ее треснуть, проник внутрь и достиг почвы. Таково свойство жизни. Я бы сказал, таково свойство жизни духовной — ее можно заморозить на время, ее можно законсервировать, ей можно нанести необычайно сильные удары и повреждения, ее можно извратить, наконец, но уничтожить ее нельзя. Почему? — 45 —
|