Радостная Весть

И поэтому мы используем старинные одежды, старинные песнопения. Старое и новое здесь соединяются — сегодняшний день с древностью. Вечность не знает эпох, она смотрит на все с единой высокой точки зрения. Она остается с нами. И я убежден, что в этом–то и заключается сила и сущность и единственное основание христианства. Ибо Он говорит о Себе: «Я есть Альфа и Омега, начало и конец». И как бы ни был страшен престол, на котором стоит Чаша и дискос с освященным хлебом, какой бы ни была форма этой Чаши (бывают настоящие произведения ювелирного искусства), на каком бы языке ни звучал текст — на древнегреческом или церковнославянском — это всегда, по сути, одно и то же.

И какие бы ни были у нас процессии, крестные ходы, молебны, панихиды по убитым и умершим, какие бы ни были у нас торжественные события, скажем, венчание, крещение детей, множество традиций и обрядов — вся наша жизнь задействована в церковной традиции. Но Церковью все–таки остается Евхаристия как стержень и прочнейшее основание для богослужения.

Искусство любое вырастает из духа. Дух рождает. Великое искусство не может породиться бездушными существами. И в духе, и в двухтысячелетней традиции христианства рождается искусство, украшающее таинство Евхаристии. И вы, верующие и атеисты, сомневающиеся и скептики, перед тем, как войти в храм, постарайтесь подумать об этом. Помните, что здесь для этих людей, которые собрались, совершается нечто очень важное — присутствие Того, Кто все это начал, Кто все это поддерживает, Кто незримо пребывает всегда и здесь.

Лекция была прочитана 19 декабря 1989 г. в Клубе «Красная Пресня»

О ДОБРЕ И ЗЛЕ

Домашняя беседа

Прежде чем говорить о добре и зле, нужно заметить одну интересную деталь о феномене зла. Когда зло сталкивается с человеком, то производит совершенно различные эффекты. Мы знаем людей, которые в результате переживаний, страданий, кризисов, впадали в полную бездуховность, атеизм и так далее. И, наоборот, знаем столько же, если не больше, скорее больше, людей, которые, пройдя через отрицательный опыт, как–то духовно углубились.Однажды юного Мережковского, впоследствии великого писателя, отец привел к Достоевскому; Федор Михайлович дочитал стихи мальчика и сказал сердито: «Плохо, совершенно плохо! Страдать надо, страдать!» Отец засмеялся и сказал: «Hет, уж пусть лучше не пишет, только бы не страдал!» Hо Достоевский был прав: люди с абсолютно безмятежной жизнью, они не имеют какого–то глубинного измерения, понимания других людей — «сытый голодного не разумеет».