Происхождение христианства

Не только жертвенники чужеземных богов, но даже жертвенники самого Яхве, его древнейшие алтари, были таким образом осквернены и уничтожены.

Возможно также, что весь этот рассказ, как и другие библейские рассказы, является только подделкой после-пленной эпохи, попыткой оправдать события, имевшие ме­сто уже после возвращения из плена, изображая их как повторение старых, создавая для них исторические пре­цеденты или даже раздувая их. Во всяком случае, мы мо­жем принять, что еще до изгнания между иерусалимскими и провинциальными священниками существовало сопер­ничество, которое иногда приводило к закрытию неудоб­ных конкурентов — святилищ. Под влиянием вавилонской философии, с одной стороны, национального горя — с другой, а затем, быть может, и персидской религии, кото­рая начала почти одновременно с иудейской развивать­ся в одном направлении с ней, оказывая влияние на нее и сама подвергаясь ее воздействию,— под влияни­ем всех этих факторов возникшее уже в Иерусалиме стремление священства закрепить монополию их фетиша направилось в сторону этического монотеизма, для которого Яхве не есть уже только исключительный бог одного Израиля, а единый бог Вселенной, олицетво­рение добра, источник всей духовной и нравственной жизни.

Когда иудеи вновь вернулись из плена на родину, в Иерусалим, религия их настолько развилась и одухотво­рилась, что грубые представления и обычаи культа отста­лых иудейских крестьян должны были производить на них отталкивающее впечатление, как языческая скверна. И ес­ли им прежде это не удавалось, то теперь священники и начальники Иерусалима могли положить конец конку­рирующим провинциальным культам и прочно устано­вить монополию иерусалимского духовенства. Так возник иудейский монотеизм. Как и монотеизм платоновской философии, он носил этический характер. Но, в противоположность грекам, у иудеев новое по­нятие о боге возникло не вне религии, его носителем не являлся класс, стоящий вне священства. И единый бог явился не как бог, стоящий вне и над миром старых богов, а, напротив, вся старая компания богов своди­лась к одному всемогущему и для жителей Иерусалима ближайшему богу, к старому воинственному, совер­шенно не этическому, национальному и местному богу Яхве.

Это обстоятельство внесло в иудейскую религию ряд резких противоречий. Как этический бог, Яхве есть бог всего человечества, так как добро и зло представляют абсолютные понятия, имеющие одинаковое значение для всех людей. И как этический бог, как олицетворение нрав­ственной идеи, бог вездесущ, как вездесуща сама нрав­ственность. Но для вавилонского иудейства религия, культ Яхве, была также самой тесной национальной связью, а всякая возможность восстановления национальной само­стоятельности была неразрывно связана с восстановле­нием Иерусалима. Лозунгом всей иудейской нации стало построение храма в Иерусалиме, а затем его поддержание. А священники этого храма стали в то же время высшей национальной властью иудеев, и они же больше всего были заинтересованы в сохранении монополии культа этого хра­ма. Таким путем, с возвышенной философской абстрак­цией единого вездесущего бога, которому нужны были не жертвы, а чистое сердце и безгрешная жизнь, самым при­чудливым образом сочетался примитивный фетишизм, локализировавший этого бога в определенном пункте, в единственном месте, где можно было, при помощи раз­личных приношений успешнее всего повлиять на него. Иерусалимский храм остался исключительной резиденцией Яхве. Туда стремился всякий набожный иудей, туда были направлены все его стремления.