|
Если же в поэтических настроениях мы иногда как бы обращаемся молитвенно к кресту Господню или ко гробу Его, то делаем сие, не олицетворяя сих предметов, а вознося свой ум к Освятившему их прикосновением пречистого тела Своего. Иначе понимать такие обращения значило бы мыслить по латинскому мудрованию. У латин как бы отделяют»сердце Иисусово»,«Тело Иисусово»и устрояют им особые праздники. Там Лойола сочинил особую молитву с такими делениями:«Душа Иисуса, освяти меня, Тело Иисуса, спаси меня, Кровь Иисуса, упои меня, Вода от ребр Иисуса, очисти меня<…>«Еще можно мыслить, хотя и без особого в данном случае смысла, отдельно: тело, душу, кровь, воду, как реальные предметы, но мыслить таковым»имя»невозможно, если не соединять с таковым мудрованием некоего мистического, даже магического значения, что будет уже делом грешным, ибо тогда имя Божие будет употребляться как магическое — боюсь сказать — волшебное слово<…>[668] Наконец, в докладе архиепископа Никона обсуждается учение Булатовича о действии имени Божия в таинствах. Имяславское понимание совершения таинства благодаря произнесению имени Божия архиепископ Никон приравнивает к латинскому учению об opus operatum: преложение Святых Даров, согласно этому учению, совершается благодаря произнесению тайносовершительной формулы [669]. В Церкви же Православной, считает архиепископ, таинства совершаются по вере Церкви: Защитники нового учения в совершении таинств все приписывают имени Божию: нельзя, говорят они, быть уверенным, совершилось ли таинство, если все приписывать вере совершителя или восприемлющего таинство. Так; но они забывают веру самой Церкви, как живого организма любви, как Единого Тела Христова. Я верую в силу Божией благодати в таинствах потому, что так верует вся Церковь<…>Вот почему всякое священнодействие, совершаемое служителем Церкви, законно рукоположенным, для меня действенно и вера моя в его силу непогрешительна. Церковь жива и не может умереть. Если я живу в ней, — я живу ее жизнию. Ее вера — моя вера<…>И я верую во все то, во что верует моя Мать — Церковь, что она выразила в своих вероопределениях и символах, что приняла и хранит в предании священном, засвидетельствованном у святых отцов. А какой?либо»догмат», Церковью ясно не выраженный, всею полнотою (плиромою, исполнением) Церкви не воспринятый, не формулированный, я боюсь принимать, пока Церковь сама не выяснит своего к нему отношения<…>Вспомните чудную молитву святого Златоуста пред причащением святых Тайн:«Верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси воистину Христос, Сын Бога Живаго<…>Еще верую, яко сие есть самое пречистое Тело Твое и сия есть самая честная Кровь Твоя»<…>Не говорит великий святитель:«Еще верую, яко сие — предлежащее мне — есть Сам Бог Всесовершенный, Богочеловек», а говорит:«сие есть Тело Твое, Кровь Твоя»и только<…>Но ведь Сам Господь сказал:«Ядый Мою плоть и пияй Мою кровь во Мне пребывает и Аз в нем<…>Ядый Мя той жив будет во веки»<…>Значит, в Теле и Крови Спасителя, в сем животворящем — по виду хлебе и вине — Сам Он — Бог всесовершенный? Вывод несомненный, и по логике защитников нового»догмата»следовало бы сказать прямо, что Святые Тайны — Сам Бог. И мы действительно воздаем им боголеп–ное поклонение. Однако же, Церковь, веруя так, нигде прямо сей веры не выражает в словесной формуле, как бы всякое слово человеческое почитая недостаточно благоговейным для выражения величайшей тайны любви Божией к нам, грешным, и щадя немощь нашего разумения[670] — 125 —
|