|
Это не значит, что многие тысячи людей разом обратились в новую веру. Но с годами десятки, а может, и сотни новообращенных появились в крупных городских центрах. Каким образом христиане убеждали людей отказаться от прежних, преимущественно языческих религий и уверовать во единого Бога, Бога иудеев, и в Иисуса, Его сына, который умер, чтобы искупить грехи мира? Христиане могли только рассказывать истории о жизни Иисуса — что он говорил, что делал, как умер и как воскрес из мертвых. Обратившись в христианство и присоединившись к церкви, новообращенные тоже принимались рассказывать те же предания. Обращенные ими люди пересказывали их, как и обратившиеся вслед за ними. Так и продолжалось, религия распространялась вместе с устными преданиями в мире, где не было средств массовой информации. Но кто рассказывал об Иисусе? Почти всегда это были люди, которые не знали ни самого Иисуса, ни тех, кто лично знал его. Проиллюстрируем этот вывод гипотетическим примером. Представим, что я — медник, живущий в Ефесе, в Малой Азии. В город приходит чужеземец с проповедями о чудесной жизни и смерти Иисуса. Я слушаю его рассказы и решаю впредь не поклоняться местному языческому божеству, Афине, а стать последователем иудейского Бога и Иисуса, Его сына. Затем я пересказываю эти истории жене, и она принимает ту же веру. Моя жена рассказывает о жизни Иисуса нашей соседке и обращает ее в христианство, соседка передает ее рассказы мужу, купцу, и он тоже становится новообращенным. Отправившись по делам в город Смирну, он делится недавно услышанными историями со знакомым торговцем. Тот обращается в новую религию, а затем рассказывает о ней жене и обращает ее. Этой последней известны всевозможные предания об Иисусе. И от кого же она услышала их? От одного из апостолов? Нет, от мужа. А от кого услышал их он? От купца из Ефеса. А купец? От жены. А она? От моей жены. А моя жена? От меня. А от кого услышал эти предания я сам? От очевидца? Нет, от чужеземца, пришедшего в город. Так и распространялось христианство — год за годом, десятилетие за десятилетием, пока наконец кто-то не записал все эти предания. Как вы думаете, что произошло со всеми этими историями за годы, пока их рассказывали и пересказывали, причем не просто как свидетельства очевидцев, не представляющие особого интереса, а как предания духовного свойства, предназначенные для пропаганды веры и обращения в нее людей, тем более если об этой вере рассказывали люди, сами услышавшие ее предания из пятых, шестых, а то и девятнадцатых рук? Вам случалось в детстве на днях рождения играть в «испорченный телефон»? Дети садятся в кружок, один из них рассказывает что-нибудь соседу на ухо, тот пересказывает его слова соседу с другой стороны, и так далее, пока история не обойдет весь круг и не вернется к первому рассказчику — но уже совсем другой, изменившейся. (Если история не менялась бы, игра не имела бы смысла.) А теперь представьте себе ту же игру в «испорченный телефон», но уже не в кругу ровесников, принадлежащих одной и той же социально-экономической группе, живущих по соседству, учащихся в одной и той же школе, говорящих на одном языке. Вообразите, что эту игру ведут на протяжении сорока с лишним лет в разных странах, в разных условиях, на разных языках. Что произойдет с историями, которые передают друг другу участники? Они неизбежно изменятся. — 104 —
|