Введение в евангелическую теологию

Здесь, однако, мы можем и должны сделать еще один шаг вперед и попытаться несколько конкретнее понять отношение между радикальной угрозой теологии и ее надеждой.

Итак, перед судом Божьим как всякое человеческое, так и все богословское дело не может иметь никакого оправдания, никакой славы, никакой надежности, может лишь обратиться в прах и пепел перед Его лицом, — но поскольку Его гнев есть огонь Его любви; поскольку под contrarium [176]Его суда над всяким человеческим, а значит, и над всяким богословским делом таится, вершится и движется к своему откровению Его милость [177], - именно этот Бог есть также надежда человеческого дела и слова, есть обетование и вместе с тем побудительная сила, благодаря которой можно и должно отважиться на него, при всей его угрозе. Бог таков именно там, где это едва различимо, где это кажется абсолютно бессильным и сомнительным. contra spem in spem, именно тогда — прежде всего тогда — можно, должно и необходимо положиться на Него, на Его Слово, и уже тогда — прежде всего тогда — забрасывать невод. Если понять в этом смысле Его радикальную угрозу всякому человеческому, а значит — и особенно — богословскому делу, она оказывается все-таки относительной, не абсолютной угрозой, которую поэтому надлежит переносить и выдерживать.

Мы говорим не о мнимом, выдуманном людьми Боге. Милость мнимых, выдуманных людьми богов, соответственно думам и чаяниям человеческого сердца, — не настоящая, то есть не свободно отдающая себя, но обусловленная милость, которую человек должен заслужить и стяжать так называемыми добрыми делами. Это не скрытая sub contrario [178], не даруемая человеку в радикальной, обращенной против него угрозе, не судящая милость, но милость, как бы непосредственно предложенная и доступная человеку, а потому удобная, дешевая и легко присваиваемая. Ни об одной из теологии, обращенных к этим богам, нельзя было бы сказать того, что мы сейчас сказали о евангелической теологии: что ею можно и должно заниматься в надежде на Божье взыскание, исцеление и спасение как человеческим делом, которое радикально поставлено под угрозу со стороны Бога, обречено Его суду и осуждению и, не достигая своей цели, задолго до нее приводит к краху. Мы здесь с самого начала говорили о Боге Евангелия. Он есть предмет такой — стоящей под угрозой — теологии. Он как таковой угрожает ей. Но Он же, угрожая ей, оказывается ее надеждой. Он стыдит ее — до самой глубины. И Он же, будучи ее надеждой, причем надеждой на Него, не позволяет ей — именно ей — постыдиться [179].