Учение древней Церкви о собственности и милостыне

Такой взгляд резко расходится со взглядом на предмет нашего сов­ременного богословия; но это не может нас особенно смущать потому, во-первых, что высказываемый нами взгляд находится в совершенной гар­монии с основным практическим началом христианской жизни; и потому, во-вторых, что, расходясь с господствующей тенденцией современного богословия, этот взгляд совпадает всецело с учением отцов и учителей Вселенской Церкви, которые в устроении первохристианской общины ви­дели идеальную форму церковного общения, а в общении имуществ — естественное выражение христианской любви, объединяющей людей в братскую семью; выражение, являющееся желательным во всякое мгновение жизни на земле Церкви Христовой. При этом в святоотече­ской письменности первых трех веков встречается не только признание идеального значения за формой общения имуществ в деле устроения мате­риального быта общины, но и положительный призыв к этому, и указание на действительное существование такого общения в среде христиан. А в последующие века взоры учителей Церкви обращаются от современного им положения церковной жизни к первым дням христианства, и в сия­нии этого царства любви они показывают своим современникам, какой должна быть жизнь христианская.

Все это ясно откроется при изложении святоотеческого учения о соб­ственности; но прежде, чем перейти к изложению этого учения подведем кратко итоги тому, что стало ясным для нас из откровенного учения в его отношении к праву человека владеть своим.

Прежде всего, мы думаем и утверждаем, что в откровенном учении нет и намека на долг «приобретать, хранить и умножать» свое имущество. Всюду вместо этого заповедуется не приобретать себе сокровищ на земле, не заботиться о том, что тлеет, и раздавать свое достояние неимущим. Иными словами, в откровенном учении заповедуется как раз обратное тому, что дозволяется и одобряется нашими системами нравственного богословия. Вследствие этого, естественно, и отношение к праву собст­венности в новозаветном Откровении и в нашем богословии устанавли­вается неодинаковое. Откровенное учение, как мы сказали, признает это право как наличный факт действительной жизни. И не только в пря­мых словах св. апостола Петра Анании[97], но и в абсолютном запрещении всякого посягательства на чужую собственность утверждается принцип неприкосновенности права каждого владеть принадлежащим ему по гражданскому закону. Христианство по самой своей природе не отрицало юридических норм общежития, даже такой нормы, как институт рабства. Но оно сообщало этим нормам новое освещение, вдыхало в них новый дух и через это преобразовывало их. Так было вообще, так и в отношении христианства к праву собственности. Оно признало это право в качестве юридической нормы, но само говорило не об этом праве, но о долге нашем отказываться от этого права в случае внешнего насилия и всегда думать не о том, чтобы владеть своим, но о том, чтобы делиться своим с другими. Поэтому, когда наше богословие говорит о том, что право собственности «святыня для христианина», то мы думаем, что это не христианская характеристика. Конечно, если под терминами «священный» и «святы­ня» подразумевать принцип неприкосновенности, то это — бесспорная истина. Но такое словоупотребление все-таки будет не вполне точным. Термины «священный» и «святыня» приложимы в истинном смысле сло­ва лишь к идеальным нормам собственно христианского нравственного закона. А такой идеальной нормой в христианстве является не право собственности, но, согласно учению Откровения и Церкви, добровольное внутреннее, а иногда и внешнее отречение от права собственности, когда последняя рассматривалась как общее достояние. Мысль эта, как сейчас увидим, проходит яркой нитью через все века жизни древней Церкви и на­ходит в святоотеческом учении такое резкое выражение, что самое про­исхождение права собственности рассматривается как признак оскудения любви среди людей и наглядное выражение отсутствия среди них истинно братского единения в жизни.