|
Если человек не совершенствовался в исполнении всех 613 заповедей — в поступках, речи и мыслях, он непременно станет объектом гилгул [реинкарнации]... Кроме того, душа каждого, кто не изучал Тору в соответствии с четырьмя уровнями [понимания], выраженными словом прдс, которое состоит из первых букв четырех слов: пешат («буквальный»), ремез («аллегорический»), дераш («поучительный») и сод («тайный», или «мистический»),— душа того вернется для перевоплощения, чтобы он выполнил свое предназначение и познал каждый из этих аспектов14. Раввин Менашах бен Израель, которого хотя и считали несколько странным и эксцентричным, был высоко чтим в свое время (XV век). Он еще дальше развил универсальность веры в реинкарнацию: Вера в учение о переселении душ — это строгая и неопровержимая догма, принимаемая всей нашей Церковью единогласно, и не найти человека, который отважился бы отрицать ее... В самом деле, в Израиле есть множество мудрецов, которые настолько твердо придерживаются этого учения, что превратили его в догму, в краеугольный камень нашей религии. Поэтому мы обязаны подчиниться и принять эту догму с шумным одобрением... так как эта истина неоспоримо подтверждается Зогаром и всеми книгами Каббалы15. 13 CM. S. Ansky (pseud., Solomon Rapaport, 1863-1920), The Dybbuk, trans., G. Alsberg and W. Katzin (N.Y.: Horace Liveright, 1926), p. 81ff. Эта идея также созвучна индуистским представлениям, утверждающим, что душа освобождается от действия закона кармы по милости гуру — могущественного мудреца, который учит человека, как вести духовную жизнь. (Shul'an Arukh, Kari'ah beOokhmat haKabbalah)цитируется по книге Ben Zion Bokser, The Jewish Mystical Tradition (N.Y.: The Pilgrim Press, 1981), p. 147. Цитируется по: Joseph Head and S.L. Cranston, op. cit., p. 29. 45 Вопреки этой блистательной поддержке, большинство немистических иудейских философов Средневековья, казалось, не желали иметь дело с реинкарнацией. Двое из них — Иуда Халеви и Мозес Маймонид — фактически игнорировали реинкарнацию и то, что она подразумевает. Но, опять-таки, в еврейском обществе того времени бытовали совершенно противоположные точки зрения. Саадия бен Езеф ал-Файуме рассматривал душу и тело как неделимое целое. Абрахам ибн Дауд выражал ту же мысль, добавляя к ней, что тела, которые выглядят одинаково, делят между собой одну душу. Таким образом, очевидно, что в средневековом иудаизме не было согласия во мнениях относительно природы души и места ее пребывания после смерти. Заключение В своей классической работе по раввинскому иудаизму Дж.Ф. Мур утверждает: «Любые попытки систематизировать иудейские представления о потустороннем мире навязывают им порядок и согласованность, которые им чужды» 1б. Существует только несколько вещей, которые определены: мир, в котором мы живем и которому придается особое значение в иудейском мышлении, известен как хаолам хазес («этот мир»), тайны же постжизненных переживаний отнесены к весьма обширному понятию хаолам хаба («последующего мира»), временами даже к еще более размытому понятию атид лаво («то, что должно наступить»). Идеи о природе души, пред существовании и новых воплощениях как о предметах, сущность которых невозможно постичь, были оставлены на усмотрение простого люда как большей части иудейского общества. Философы же сосредоточивали свои мысли на морали и этике, поведении в этом мире. Иудейские философы погружались в глубины психологии и духовности, но их внимание было сосредоточено на этом мире и на том, как следует вести себя в нем. Из этого вытекает несколько подтекстов: если так важно сосредоточиться на жизни здесь-и-теперь, если так важно быть высоко моральным и этичным здесь-и-теперь, так не оттого ли, что наше поведение влечет за собой последствия в будущем? Куда мы отправимся, если будем хорошо себя вести? А если плохо? — 48 —
|