Психотерапия на практике

Не говорит ли все это в пользу того, что тип характера формируется окружением? Не доказывает ли это, что человек не может уйти от судьбы, обусловленной его социальным окружением? Мы отвечаем — нет. Несет ли человек духовную ответственность за то, что происходит с ним, за то, что «делает» из него концентрационный лагерь? Мы отвечаем — да. Ведь даже в этой социально деформированной среде, несмотря на общественное ограничение своей личной свободы, у человека еще остается последняя свобода — свобода организовать и в этих условиях свое бытие. Есть достаточно примеров — часто героических, — которые доказывают, что человек и в таких условиях не обязательно должен оказаться сломленным кажущимися всемогущими закономерностями душевной деформации, вызванной концентрационным лагерем. Более того, везде, где прививаются сложившиеся типические свойства характера лагерного узника, где, следовательно, человек не устоял перед формирующими характер силами своего социального окружения, он уже позволил себе упасть в духовном отношении. Он не потерял свободу отношения к конкретной ситуации, он лишь от нее отказался. Что бы ни отняли у узника в первый час пребывания в лагере, до последнего вздоха никто не может отнять у него свободу относиться к своей судьбе так или иначе. А это «так или иначе» существует всегда. Вероятно, в каждом концентрационном лагере были отдельные люди, которые смогли преодолеть и подавить свою апатию и раздражительность, которые — жертвуя собой — ходили по баракам, то подбадривая добрым словом, то отдавая последние крохи хлеба.

Вся симптоматология концентрационного лагеря, которую мы попытались представить в ее кажущемся неотвратимым развитии, обусловленном физиологическими и душевными причинами, представляется нам открытой влиянию духовного. И в рамках психопатологии концентрационного лагеря существенным является то, о чем мы будем говорить в следующей главе о невротическом симптоме в общем плане: а именно то, что он является не только следствием соматического и выражением психического, но и способом существования — и этот момент является в конечном итоге решающим. Изменения характера человека в концентрационном лагере являются следствиями изменений физиологического состояния (голод, недосыпание и т. д.) и выражением психологических данностей (чувство собственной неполноценности и т. д.). Однако самое существенное здесь — духовная позиция, ибо в каждом случае человек сохраняет свободу и возможность решать самому в пользу или против влияния окружения. И если даже он мало пользуется этой свободой и возможностью — все равно она у него все-таки есть. Следовательно, люди, которые подпали под влияние условий и окружения концентрационного лагеря, могли и не поддаться этому влиянию. И если мы спросим себя, что же это были за причины, из-за которых эти люди настолько пали, чтобы поддаться влиянию окружения, то сможем ответить: они позволили себе пасть только потому, что потеряли свой духовный стержень, свою духовную опору. Но об этом следует поговорить более подробно. Уже Е. Утиц охарактеризовал образ жизни узников лагеря как временное существование. Эта характеристика требует, на мой взгляд, существенного дополнения: при этой форме человеческого существования речь идет не только о временности существования, но и о временности без определенной границы. До того как будущие узники вступали на территорию лагеря, они находились в душевном состоянии, которое можно сравнить лишь с тем, в каком находится человек перед тем, как вступить в потусторонний мир, из которого еще никто и никогда не возвращался (из некоторых лагерей, действительно, никто и никогда не возвратился). Со вступлением на территорию лагеря наступали конец неопределенности (относительно условий жизни там), но также и неопределенность конца. Ведь никто из узников не мог знать, как долго он будет находиться в лагере. День за днем, час за часом среди скученных масс людей плавало множество слухов, обещавших близкое освобождение, которые приводили, однако, ко все более и более глубокому или даже окончательному разочарованию. Неопределенность момента освобождения из плена порождает в лагерном узнике ощущение практически неограниченной продолжительности заключения. Со временем у узника возникает чувство отчужденности по отношению к миру за колючей проволокой; через колючую проволоку он видит людей и мир за ней такими, словно они не принадлежат к его миру, или, скорее, словно он сам не принадлежит к этому миру, словно он «отброшен» им. Мир свободных людей представляется его взору таким, каким он мог бы казаться, вероятно, покойнику с того света: нереальным, недоступным, недостижимо призрачным.