И если они и будут его сейчас ругать, то только потому, что думают, что это ему повредит. Но на самом деле пока никто не знает, вредит онанизм или нет. Знают только, что если и вредит, то не очень. Но точно знают, что полноценный секс, когда есть мужчина и женщина вкуснее. Можно конечно есть и сырую картошку, но вареная лучше. И можно научиться договориться с огнем и водой. И что доктора все про онанизм знают, и многие из них тоже в подростковом возрасте этим занимались. Примерно так, только конечно поточнее и покрасивее работал бы великий Милтон Эриксон. Я не знаю, как бы работал в этом случае Фриц Перлз, но думаю, что он тоже бы взялся за создание объединяющего контекста, просто делал бы это по-другому. Да простит меня дух великого Фрица, мне кажется, это было бы примерно так. «Когда ты в этом переживании как оно происходит?», - спросил бы он мальчика. И после того как мальчик погрузится в легкий транс, спросил бы, что он ощущает сейчас в своем теле, попросил бы мальчика разрешить этим переживаниям привести его к настоящему началу этого, к его истории, и вел бы его по этому пути, до какого ни будь самого первого воспоминания о своем страхе перед родительским наказанием или ощущением своего позора. И когда мальчик что-нибудь вспомнил, попросил бы сейчас ощутить, или каким ни будь другим образом узнать, что хорошего, что важного дает ему возможность помнить это и ощущать все это сейчас в себе. И может быть, спросил бы, что важного для него хочет сообщить его боль в животе. И с кем бы он сейчас хотел поговорить, что бы ему стало легче. И поставил бы пустой стул и попросил бы поговорить с тем, кто сейчас сидит на этом стуле и узнать, что важного этот человек для него делает, когда так себя ведет. И чтобы он мог ему сказать, чтобы завтра спокойно отправиться к врачу и рассказать врачу, что сказала ему боль, но как-нибудь так, чтобы врач не подумал, что он сошел с ума. И конечно предложил бы поговорить со своим сексуальным желанием и способом его удовлетворения, и попросить их быть более безопасными для него, и попробовать ощутить их ответ. И когда он проживает этот ответ, что в это время как бы на заднем фоне? И что тоже хочет каким-нибудь образом высказаться? А, может быть, великий Фриц спросил бы о том, прощали ли его родители когда-нибудь, и как это происходило, и что он мог бы сделать прямо сейчас, чтобы его родители его простили и отвели бы его к самому лучшему врачу. А, может быть, Фриц спросил бы его, болел ли он раньше, и как случалось, что он выздоравливал. Кто принимал участие в его выздоровлении, и как участники его выздоровления к нему тогда относились, и что он чувствовал, когда это происходило? В любом случае мне кажется, что Фриц включил бы переживаемый мальчиком страх смерти в общую картину его жизни, показал бы ему, что это только часть опыта, и что у него уже есть подобный опыт, и он справлялся с подобными переживаниями, и может справиться сейчас. Создал бы целостность переживания жизни, и помог мальчику преодолеть разрушительные чувства и найти конструктивное решение. И снял бы тормоза. А терапевтической мишенью для Фрица была бы изолированность страха смерти, отсутствие включенности его в общую картину жизни. Итак, цель-страх смерти, а мишень — изолированность этого чувства. — 14 —
|