|
И поэтому буду откровенна с Вами: я почти уверена, что рано или поздно совершу самоубийство. Я пришла сюда для того, чтобы в последний раз попытаться найти способ быть хоть чуточку более счастливой. Если нет, я надеюсь, Вы поможете мне умереть, причинив как можно меньше боли моей семье. Тоже очень важная информация. У Тельмы остался эмоциональный контакт с мужем. Он для нее дорог и дорого его состояние. А терапевт в своих иллюзиях. Если Тельма говорит что любит другого, значит, она не имеет эмоционального контакта с мужем. Я спрашивал себя, есть ли хоть капля теплоты и близости в ее повседневной жизни. Из всего, что она до сих пор рассказала о своей семейной жизни, было ясно, что с мужем у нее не слишком близкие отношения. Возможно, роль этой навязчивости в том и состояла, чтобы компенсировать дефицит интимности: она связывала ее с другим человеком - но не с реальным, а с воображаемым. Самое большее, на что я мог надеяться, - это установить с ней близкие и значимые отношения, в которых постепенно растворилась бы ее навязчивость. Возражения Тельмы сводились фактически к тому, что ее потери слишком велики - больше, чем она может пережить. Она потеряла надежду на будущее (под этим она понимала свой "ничтожный шанс" на примирение); она потеряла лучшие двадцать семь дней своей жизни (если, как я уверял ее, любовь не была "настоящей", то она потеряла воспоминания о "высших минутах ее жизни"); и, наконец, она потеряла восемь лет непрерывной жертвы (если она защищала иллюзию, то ее жертва была бессмысленной). Я бы на месте Тельмы очень сопротивлялся человеку, который рассказывает мне, что очевидное для меня на самом деле не существует. И что терапевт готов восполнить у меня дефицит интимности. Да не нужен он мне. Я другого люблю и предавать его не собираюсь. Тем более что и профессии у них одинаковые. Мой подвиг верности- мой козырь. Как будто читая мои мысли, Тельма продолжала, выставив вперед подбородок и словно бросая свои слова в огромную толпу: Когда люди думают, что мы любим друг друга не по-настоящему, это сводит на нет все самое лучшее в нас. Это лишает любовь глубины и превращает ее в ничто. Любовь была и остается реальной. Ничто никогда не было для меня более реальным. Те двадцать семь дней были высшей точкой моей жизни. Это были двадцать семь дней райского блаженства, и я отдала бы все, чтобы вернуть их! Скажите коллеги а у вас не так? Нет таких или подобных воспоминаний, от которых внутри все замирает? Это что болезнь? Мы тогда почти все больны. — 125 —
|