Психотерапевты о психотерапии

— Спрошу по-другому: чем Вы занимались до психотерапии?

— Русской историей, потом работала в архитектуре, затем изучала юриспруденцию. И все эти занятия были чем-то обусловлены. Рассматривая это обстоятельство как бы под психоаналитическим уклоном, можно сказать, что я изучала русскую историю, потому что интересовалась современной политикой; занималась проектированием города, так как жила в очень плохих условиях и была лично заинтересована в решении этих проблем; изучала юриспруденцию, так как в конце 60-х оказалась вовлеченной в политическую борьбу и должна была знать юридические вопросы. А затем пришла в психотерапию, поскольку у меня возникли личные проблемы.

Терапия интересовала меня с трех различных сторон. Во-первых, интеллектуальная сторона, связанная с феминизмом: если мы многое понимаем о неравенстве и подчинении, почему тогда женщины остаются людьми второго сорта? Что внутри самой женщины мешает ей изменить свое положение? Иными словами, меня интересовало, как можно сказать обо всем этом на другом языке или используя другой подход. Вот что обусловило мой приход в терапию и интерес к бессознательному.

Во-вторых, у меня были свои трудности, и наша женская группа — форма политической деятельности в те дни, — сама того не сознавая, использовала терапевтические методы, чтобы понять самих себя, хотя в основном мы сосредоточивались на группе, а не на отдельных людях. И я заинтересовалась возникновением индивидуальности.

Третья причина моего обращения к психотерапии состояла в том, что я начала работу по анализу женских проблем, связанных с питанием, и мне необходимо было больше узнать о психотерапии. Но мне кажется, я всегда критически относилась к психотерапии, хотя сама занимаюсь этим. Мой опыт сделал меня критиком терапии. Я не обучалась в Институте психоанализа, поэтому проглотила все это залпом и потом стала критиковать. Поскольку я интересовалась, как люди становятся тем, что они есть, в конкретных культурах, и поскольку меня занимали более широкие антропологические, социальные и политические вопросы, мне было любопытно, что психоанализ — и вообще любая психотерапевтическая школа — может сказать об этом. Теперь мой политический фон. Я была ребенком 60-х и достигла совершеннолетия, когда неожиданно стали активно говорить о молодежи. Мы думали: мир будет нашим, мы сами изменим мир, создадим новые программы действий. Мы были поколением, которое интересовалось не только политикой лейбористской партии и сбором голосов. Меня интересовала политика смысла. И я — часть того поко­ления. Так что политические вопросы определенным образом пересекаются с интересом к психотерапии.