|
Формула строгости является оправданием жестокости, так как граница между строгостью и жестокостью размыта и произвольна. Причем всегда вступает в силу логика самооправдания: «Я ему желаю счастья. Я строг, но справедлив!», «Меня били и держали в строгости, и я вырос неплохим человеком. Я из него (нее) человека сделаю!». Строгость превращается в жестокость сразу же, как только родитель входит во вкус, когда ему начинает нравиться быть строгим, и он самоутверждается таким образом беспрепятственно. Что же значит обходиться без строгости? Не является ли эта установка попустительством, потворством своеволию и строптивости ребенка? На самом деле процесс формирования человеческого поведения, личности и характера, согласно законам психологии, может идти без примитивного вымещения родителями своего гнева. Есть замена строгости в виде совершенно противоположной установки – любви. Стратегия любви – самая совершенная стратегия воспитания, которая в процессе своей реализации делает излишним не только битье, но вообще строгость. Любимый ребенок сам к себе более строг, чем могут быть к нему строги мать или отец. Нетрудно понять, если поразмыслить спокойно, без предрассудков, что мы придерживаемся идеологии строгости в воспитании потому, что это дает нам удовлетворение. Часто и разрядку. Мы бьем детей потому, что нуждаемся в утолении агрессивных позывов. Почему же мы агрессивны? Причин агрессии бесчисленное множество. Например, в два часа пополудни пятиклассник должен сидеть, согнувшись за столом, и писать домашнее задание. А он не сидит, а, скажем, играет с котом. Получается расхождение между тем, каким сын должен быть по представлению родителей и каков он в данной ситуации. Известно, что самая примитивная и древняя реакция на неприятность, страдание, дискомфорт – агрессия. А ребенок безответен. Если взрослый, коллега не соответствует моим ожиданиям и «не слушается меня», то я его не бью просто потому, что боюсь. Ведь это взрослый, может дать сдачи! Но ребенок сдачи не дает, поэтому к нему можно применять меры строгости. Мы бьем детей потому, что нетерпимы. Наши представления о детям не живые, а абстрактные, мы часто не принимаем детей такими, какими они есть: «Раз он ребенок, он должен». Нетерпимость быстро превращается в гнев и агрессию. Поэтому бьем. Способы битья многообразны, чаще всего, конечно, бьем словом, семейными сценами, пока нам внутренний голос не подсказывает: «А ну, возьми ремень!». Мы бьем детей из желания самоутвердиться. Авторитарность и власть могут быть реализованы тут почти безгранично. Мы стремимся программировать детское поведение настолько жестко, что всегда найдется повод для недовольства и строгости. Если это оставить так, без возмездия, то «он испортится», а мы за него отвечаем. Я добропорядочный гражданин и уважаю законы. — 305 —
|