|
Затем она взяла круглый предмет с крестовиной, который когда-то был частью вагонной оси, и сказала: “Откуда это?” Я ответил, исходя из практических соображений, а затем спросил: “А откуда появился ребенок?” Она ответила: “Из кроватки”. При этом она взяла фигурку мужчины и попыталась посадить ее в автомобильчик на сиденье водителя. Фигурка была слишком большая и не умещалась; девочка попыталась впихнуть ее через окошко или еще как-нибудь. “Не лезет; застряла”. Затем она взяла маленькую палочку, просунула ее через окошко и заметила: “А палочка проходит”. Я сказал что-то насчет мужчины, который вставляет что-то в женщину, чтобы делать детей. Она сказала: “У меня есть кошка. В следующий раз я принесу котеночка, в другой день”. В этот момент ей захотелось к матери и она открыла дверь. Я сказал что-то про разговор с мишкой. Появилась некоторая тревожность, с которой надо было что-то делать. Я попытался это выразить: “Ты напугалась; тебе снятся страшные сны?” — “О бабаке”, — ответила она. Это слово ее мать уже называла мне в связи с малышкой, Деткой-Сузи. В это время Габриела сняла ленточку с игрушечного барашка и обернула ее вокруг своей шеи. Кажется, я спросил ее: “А что ест бабака?” — “Не знаю”, — ответила она. “Я взяла голубой... ой, нет, это воздушный шарик”. (Габриела привезла с собой спущенный шарик, собственно, игра и началась с того, что она тщетно орудовала с этой вещицей, о которой сейчас говорила). Она взяла маленькую электрическую лампочку с матовой поверхностью, на которой было нарисовано мужское лицо. Сказала: “Нарисуй человечка”. Я нарисовал мужское лицо на лампе еще раз. Габриела взяла пластмассовые корзиночки для клубники и сказала: “Можно я что-нибудь положу сюда?” Затем стала все складывать в коробочки, очень целенаправленно. Вокруг было множество мелочей и штук восемь разных коробок. Я заметил по этому поводу: “Ты делаешь детей, как стряпаешь, собирая все вместе”. Она ответила что-то вроде: “Я должна все прибрать. Нельзя оставлять беспорядок”. В конце концов абсолютно все, вплоть до самой мелкой вещички, было собрано и сложено в эти шесть коробок. Я думал, как же мне сделать то, что мне нужно было сделать, и я довольно неуместно затеял разговор о черной маме: “Ты когда-нибудь сердишься на маму?” Я связал мысль о черной маме с ее соперничеством с матерью, поскольку они обе любят одного и того же мужчину — папу. Было совершенно очевидно, что она глубоко привязана к своему отцу, и такая интерпретация была вполне обоснована. На определенном уровне это должно быть правдой. — 12 —
|