В основном три вида фантазий побудили меня к применению «форсированного метода», а именно: позитивные и негативные фантазии переноса; фантазии инфантильных воспоминаний; фантазии онанизма. Приведу некоторые примеры на основе анализа, произведенного за последние недели. Один не страдающий отсутствием фантазии, но отягощенный надуманными идеалами пациент сталкивается в конце анализа с грубоватым замечанием врача (к которому относится дружественно), что позиция больного бессмысленна и, что, возможно, он будет отпущен без излечения. Вместо ожидаемой реакции мести, которую я одновременно провоцировал как повторение глубоких инфантильных процессов, имели место скучные, хотя и аффектированные фантазии. Я заметил, что ожидал от него проявления ненависти, но этого не случилось. В ответ он повторял слова благодарности и дружеского расположения. Я настойчиво добивался от него агрессивного отношения ко мне. Наконец проявились сначала робкие, а затем возрастающие фантазии агрессии, с явными признаками страха (выступил пот). Затем возникли фантазии галлюцинаторной силы (желание меня избить, выколоть глаза), внезапно перешедшие в сексуальную сцену, где я играл роль женщины, причем с очевидной эрекцией у пациента. Дальнейший анализ проходил под знаком форсированных фантазий, позволивших аналитику реконструировать инфантильную историю развития либидо пациента. Другой случай. Пациентка утверждала, что не знает о непристойных именованиях гениталий и генитальных процессов. У меня не было основания для недоверия, но я указал ей, что она наверняка знала эти слова в детстве, затем они были вытеснены из сознания. Я предложил ей произнести любые слова или звуки, приходящие в голову, когда она думает о женских гениталиях. И она понемногу называла буквы, слога, пока не вышла на слово. Таким же образом составила слова, обозначавшие мужской член и половую связь. Посредством таких форсированных новообразований и ассоциаций появились вытесненный материал воспоминаний и сознательно утаенные знания. Этот случай напомнил мне другой, когда пациентка в бесчисленных вариантах рассказывала о пережитом совращении, затемняя реальность и запутывая себя (и меня!). Каждый раз я фиксировал «придумку» новых деталей и подробностей. Я связывал эти утверждения (тогда ей было 9 лет!) со всем последующим поведением, когда она месяцами мучалась навязчивой идеей замужества с инаковерующим, далее — с поведением перед браком (по характеру удивительно наивном); наконец, отсутствием жалоб во время брачной ночи и т.д. Все эти фантазии понемногу привели к признанию действительных фактов. Ее последним защитным оружием была ненадежность памяти, выразившаяся в философском вопросе: «Нельзя же уверенно утверждать, что этот стул действительно является стулом!». Я парировал, что ныне надежность воспоминания поднята на уровень чувственного опыта, и на этой ноте мы с удовлетворением расстались. — 76 —
|